сама не знаю. Гази, мне иногда всё, что есть между нами, кажется таким нереальным. И что не ты младше меня на кучу лет, а я тебя. Это смешно и грустно. Правда?
– Я не понимаю, о чём ты! Для меня всё реально, и ты действительно младше меня.
– Почему?
– Потому что я мужчина и я так хочу!
– Ой, ой, ой! Опять началось! Давай, начинай кусать губы. Обижалка!
Постоянные пререкания и споры никого особо не задевали. Это была особенность их совместного существования, некое объяснение в привязанности. Они могли быть друг с другом только такими и ни разу – другими.
– Если мы опять заснём в три ночи, я тебя задушу, – Ольга в шутку схватила его шею двумя руками и начала показывать, как будет безжалостно душить, при этом даже поджала губы, чтобы всё выглядело правдоподобней.
– Ты и воробья не в силах задушить! Тоже мне, силачка! Он нежно, без особых усилий освободился от её рук, схватил в охапку и бесцеремонно полез под футболку.
– А вот спать мы ещё не собираемся. Правда, милая?
* * *
День третий – третий приём.
Впервые Ольга опоздала на работу. Такого с ней раньше никогда не случалось, наоборот, вечно придёт минут на тридцать раньше, обязательная слишком. Екатерина Михайловна дожидалась в коридоре. Неизменные чемодан с сумкой стояли рядом.
– Здравствуйте, Оленька! Мне сегодня совсем хорошо. Золотые руки у вас!
Катерина была явно в настроении, волосы свежевыкрашены рыжей хной, и на губах всё та же морковная помада, как в первый день. Она окончательно привыкла к Ольге и ничуть уже не стеснялась.
– Сегодня и не больно почти, – по-особому охала Екатерина Михайловна то ли от удовольствия, то ли по привычке.
«Что же на самом дело приключилось у неё с этим молодым дагестанцем?» Пока Оля колебалась, удобно ли самой завести разговор, и пыталась подобрать правильные слова, чтобы не показаться слишком навязчивой, Катерина начала первой:
– Ты, наверно, меня осуждаешь, что на старости лет связалась с молодым парнем?
– Я? Да что вы! Всякое бывает… Ну какая же вы старая! – соврала Ольга и покраснела.
Катерина Михайловна ворочалась от неудобства и всё время пыталась вытащить голову из дырки стола и взглянуть Ольге в глаза, которая, как она считала, стала близким человеком, раз уж заговорили о таком.
– Знаешь, мы когда шли по улице, все, уверяю тебя, думали, что он мой сын, хотя сходства ни на грамм, как ты понимаешь. Я от него глаз отвести не могла. Такой нежный, внимательный… Луноликой меня называл.
У Ольги всё внутри перевернулось. В голову что-то ударило, слабость в ногах, впору присесть.
– Луноликая? Почему? – с трудом выдавила из себя Ольга, и в горле погасли все звуки.
– Значит прекрасная, как луна. Красиво, правда? Ведь верила ему: и тому, что любит и что красавица, каких свет не видел. Мне так хотелось ему нравиться! Похудела. В голове одни мысли, как помоложе стать. Хорошо, что на операционный стол не легла, сердце-то у меня никудышное. Осман против был: «Не смей и думать! Только здоровья лишишься. Мне ты любая нравишься, и до последнего вздоха с тобой буду». Много ещё чего говорил. Он мне всё время жаловался, что с друзьями снимает жуткую квартирку где-то на Охте. Мучается. Вот и предложила к себе переехать. У него и вещей особо никаких не было, с маленькой спортивной сумкой пришёл. Мне совсем ничего для себя не надо было, а ему всего хотелось, молодой. Осман так мечтал в спортивный клуб ходить, я ему и абонемент купила в хорошее место, в солидное. Верочка денег на праздник подарила. Что он там зарабатывал?! Копейки! Я вздумала на работу опять пойти, чтобы денег побольше было, Вера запретила. И так, говорит, хорошо помогает, хватит, наработалась. Я от неё всё скрывала. Если когда ко мне заезжала, Осман уходил куда-нибудь. Вещи его в срочном порядке прятала. Да она редко наведывалась, проблем не было. А к ней я совсем почти ездить перестала, закрутилась с Османом. Несколько месяцев так всё хорошо было! Потом заметила, что недовольный ходит и привычку взял среди ночи домой заявляться. Я ведь старалась как могла, чтобы ему со мной хорошо было, и готовила, и деньги давала, и не ворчала. Иногда мог и на ночь где-то остаться. Говорил, с друзьями, и у них так принято, и не должна женщина лишних вопросов задавать. А подлизаться как умел! Скажет нежное слово, я уже на седьмом небе от счастья порхаю. Только чем дальше, тем хуже. Обижать меня начал и зачем-то всё время говорить, что не люблю я его. Как не люблю?! Я без него дышать разучилась. И всё намекал, что слова это одни, а поступков нет. Мне немного обидно было от такой несправедливости, ведь во всю старалась. Однажды приходит – лица на нём нет. Я спрашивать – он в глаза не смотрит. Проигрался в карты! Честь надо спасать! Взмолился: выручай, только на тебя надежда. Друзья все плохие, отвернулись. Он якобы всегда всех выручал, а они неблагодарные оказались. Мне такую сумму негде взять, а он требует, не отстаёт. Повешусь, говорит. Я всё золото, что муж дарил, в ломбард заложила. К Верочке обратилась, что нужны позарез деньги. Даже не объяснила толком зачем, типа потом расскажу. Она дала. Я же никогда раньше не просила. У всех знакомых назанимала. Честно говоря, брала и сама не знала, как рассчитываться буду. По сей день должна. От меня почти все отвернулись, когда узнали, на что мне деньги понадобились. Осман такой счастливый был! Такой весёлый! Не передать! Чуть ли не на руках меня носил. Говорил, что ближе и роднее меня нет человека и он никогда не забудет, что я для него сделала. Немного времени прошло, опять сам не свой. Всё о чём-то думает, неласковый, как обижен на что. И твердит – что не люблю. Я столько слёз пролила. Устала доказывать, что жить без него не могу, на всё готова ради него. Я и не помню, как всё получилось. Переписала я на него комнату, чтобы понял, наконец, что он для меня значит. Когда предложила, поначалу отнекиваться стал. Не надо, якобы не от чистого сердца всё делаю. Вот я и доказала ему.
Катерина Михайловна давно уже на спину перевернулась. Ольга о массаже забыла, слушает, затаив дыхание.
– Два месяца он радостный ходил. Женой меня называл! Так и говорил: «Я тебя считаю своей женой, и другой у меня никогда не
