— Ээээ… Нет, работаю. Аномалия устранена! Платите сразу, или в конторе?
— Слушайте, если вы… ай, ладно с вами, идите… куда-нибудь. Сколько я вам должен?
— Пятнадцать философов!
Шляпс аж закашлялся.
— Простите, пятнадцать? По-моему, это не просто грабеж средь бела дня, а свинство какое-то. С каких пор все так подорожало?
— Ну, нам доставили новые модели Аномалососов — просто на их покупку уходит больше философов…
— Ой, да будьте вы прокляты, — люминограф полез в ящик и загремел золотыми монетами.
— Ну, это прихоть нашего начальства, простите…
— Тогда будь проклято ваше начальство, что уж там, — вздохнул Шляпс и выудил монеты.
Взгляд молодого человека тем временем решил побродить по комнате и, наткнувшись на светопарат, отказался двигаться дальше.
Шляпс заметил это.
— Да, это светопарат. И нет, даже не думайте, я не дам вам поделать люминок.
— Я и не собирался просить. Просто хотел предложить… а сделайте мою люминку, а? Тогда заплатите полцены.
— Думаете, ваше начальство будет радо такому раскладу? — Шляпс терпеть не мог бредовые идеи — в принципе, он не мог терпеть практически все. Проще составить список вещей, к которым он относился терпимо — там было бы всего позиций пять, а в списке любимых вещей — одна-две, и то с натягом.
— Ну, я просто заплачу вторую половину из своего кармана. Идет?
Господин Диафрагм не стал особо долго думать. Нет, он вовсе не был скрягой, и всегда даже с некоторым удовольствием — хотя в случае Шляпса, это чувство надо приглушить раз так в десять, положив в картонную коробку, — тратил философы на что-то, что ему казалось интересным. Но экономия — один из трех китов, на которых держится мироздание. Или один из слонов. А может, вообще панд — кто его знает, на чем там стоит это мироздание.
— Вставайте около окна, так больше света, — Шляпс потянулся за светопаратом, вставил туда стеклянную карточку и засыпал порошок.
Молодой человек уже обустроился у высокого, но узкого окна.
— Только не двигайтесь, хорошо?
— Шлян-понтрян, как-зачем-чегойс?
— Что-что? — люминограф опустил светопарат.
— Пока ничего… Я собирался сказать хорошо.
— А, — Шляпс поднял светоапарт, но тут же опустил. — Вы ничего не слышите?
— Нет…
— Так, хорошо, прекрасно. Это беготня меня доведет…
Вверх рвануло цепкое щупальце дыма, и люминка аккуратно выскочила из прибора. Хозяин дома вручил ее юноше вместе с золотыми монетами.
— Ого! — молодой человек покрутил свое изображение, играющее оттенками негатива. — Спасибо!
«Пожалуйста» и другие вариации этого слова Шляпс, кстати, тоже говорить не любил — ну а смысл? И так понятно, что это подразумевается.
— Молодой человек, — окликнул Диафрагм своего гостя. — А вы точно ничего не слышали?
Юноша замер на пороге.
— Нет, ничего, — потом задумался и добавил. — Кроме вас.
— Вот спасибо, очень полезное уточнение.
Воздух залило густым, перестоявшимся вином с солнечных плантаций — слегка возбуждающим и отрешающим от реальности. Вдыхая, можно было запьянеть. Все вокруг набухло забродившим закатным соком, на смену которого вот-вот должны были прийти душистые и бархатные сны, жителями Хрусталии столь любимые и ожидаемые.
Пьянея с каждым шагом — фигурально выражаясь — Октава Крокодила щелкала малюсенькими каблучками по брусчатке, щурясь не столько от покрасневшего солнца, сколько от искрящихся домов.
Вечерние прогулки были неотъемлемой частью ее графика, который она, благо, не записывала на бумажках и не развешивала по дому, как это делают отдельные, скажем, тихие сумасшедшие, а просто старалась держать в голове. Тяжело забыть выйти на улицу в такое прекрасное время — особенно сейчас, весной, когда распустились эти розовые, как бы они не назывались, деревья, и их пыльца тонкой пленкой заполонила реальность.
Но Октаве просто повезло — у нее не было аллергии.
Сегодня прогулка так и манила, потому что мама опять забегалась со свадебными делами. Девушка вообще не понимала, к чему все эти хлопоты, свечи, церемониймейстеры, и — о ужас! — горящее мороженое. Все же можно сделать в разы проще, на это и сил меньше уйдет, и денег. И вообще, Октаве все идеи Честера Чернокнига казались чересчур уж… вычурными. Но она его прекрасно понимала — в конце концов, трудно делать что-то иное в Хрусталии. Тут все пропитано необычностью, помпезностью и каким-то шиком-блеском, который словно бы закладывается у жителей на уровне генетического кода.
В общем, со всем этим свадебным беспределом самое то было выйти и запьянеть от прекрасной весны — к тому же, мама опять стала говорить… о молодом человеке. Интересно, может, она сама его придумала — и сейчас сидит, да думает, что дочка ходит под ручку с каким-нибудь юношей.
Октава любила действовать поэтапно, с чувством, толком, расстановкой, сначала думая, а потом — делая. И сейчас этап прогулок под ручку с каким-то… ладно, просто с каким-то, еще не наступил. В конце концов, в таких делах все тоже должно идти по определенному графику, притом идти аккуратно, как по очень тонкому, да еще вдобавок и подтаявшему льду.
Всему свое время. А еще лучше, если это самое все разложить по полочкам и контролировать.
Страшные люди эти перфекционисты.
От воздуха закружилась голова, и Октава решила сделать паузу. Еще несколько раз глубоко вдохнув и насытив организм закатным вином, девушка зашагала дальше.
Но в нее врезались.
— Слушайте, ну можно хотя бы смотреть, куда идете, — фыркнула она, тут же включив внутреннюю противную, вредную и наглую маленькую девочку в качестве самообороны, хоть такое поведение для дамы было неподобающим. Зато помогало получше, чем ядовитые иглы.
— О, простите, я просто видимо переработал… и передышал воздухом.
И они разошлись в разные стороны — ну а что еще говорить-то? Хотя, будем честны, разговор продолжился — но только в головах, на уровне мыслей и может быть какой-нибудь альтернативной реальности, но в эти сложности мы вдаваться не будем.
— Ого, как она ловко всех отталкивает, — подумал Глиццерин. — И какая симпатичная.
— Ого, он тоже любит этот пьянящий воздух, — подумала Октава. — И какой симпатичный.
Случайные столкновения на улице — штука до ужаса уморительная и до того же самого ужаса жуткая. Они, столкновения эти, могут нести только два вида последствий: люди либо накликают на себя беду и приключения на одно место, которых ох как не ждали, либо влюбятся — ну, так, по-дурацки, даже не с первого взгляда, а просто.
