Она головой покачала.
— Нет, спасибо. — И чашку, наконец, на стол поставила. — М-м… Извините, но я не совсем понимаю, зачем меня пригласили. У вас ко мне какое-то дело?
Стеклов сделал большой глоток кофе и даже поморщился. Марина почему-то подумала, что на коньяке секретарша, для любимого шефа решила не экономить.
— Можно сказать, что дело. — И неожиданно представился: — Меня зовут Николай Викторович.
— Я знаю. — Марина улыбнулась. — Кто вас в нашем городе не знает?
— Знают, да?
Она кивнула. И сразу спросила:
— Вы знали мою маму?
Николай Викторович нервно кашлянул.
— Почему ты так решила?
— Мне адвокат сказал. Точнее, он маму упомянул, и я решила…
— Да, правильно. Маму твою я знал. Мы с Машей жили рядом, в соседних подъездах. Давно, когда она ещё сама девчонкой была.
Марина не на шутку удивилась.
— Правда? Вы в этом городе родились?
— Да. До двадцати двух лет здесь жил. На Никитской. А потом… Бабушка в Москве умерла, и мы вместе с родителями переехали.
Марина снова кивнула, не совсем понимая, для чего ей это знать.
— А мама твоя… Мы с ней очень хорошо были знакомы… Хм. Дружили. Я, правда, на год старше был, но всё равно. — Он вдруг улыбнулся совершенно обезоруживающе. — В восьмом классе на второй год остался, и некоторое время мы вместе учились. За одной партой даже сидели.
Марина поневоле улыбнулась.
— Списывал у неё, особенно физику.
— Мама была учителем физики.
— Да, потом уже выучилась. Очень она хотела учительницей стать. — Стеклов призадумался на мгновение, и грустно улыбнулся. — Сейчас, конечно, очень жалею, что мы с ней так потерялись. Я ведь, когда уехал, писал ей, а она не отвечала. Обиделась.
У Марины мелькнула какая-то смутная догадка, и она решила уточнить:
— Что вы уехали?
— Ну да. — Николай Викторович взглянул прямо ей в глаза, и неожиданно оправдываться начал: — Я ведь недолго в Москве был. На север уехал, потом во Владивосток, а в девяностых, вообще, за границу, пять лет там жил. Закрутило, в общем. А когда возможность представилась вернуться, сразу про Машу подумал. Решил её разыскать, и узнал… — Он неловко замолчал, а Марина глаза отвела и быстро облизала губы.
— Да. Мама под машину попала, совершенно глупо… и ужасно.
— Да. Марина, а скажи мне… Она замужем была?
— Нет.
— Никогда?
— Никогда.
Стеклов покивал, отвернувшись.
— А я вас помню, — вдруг осенило Марину, и даже от сердца как-то отлегло. — У мамы фотография есть, старая. И, кажется, на ней вы. С ней в обнимку. Только там у вас… причёска такая… Волосы длиннее и кучерявые.
Стеклов голову на бок склонил и лукаво улыбнулся.
— Да, где мои семнадцать лет.
Марина вспыхнула.
— Извините, я не имела в виду…
— Значит, фотография есть?
— Есть.
— И что?
— Что? — не поняла Марина.
— Что Маша говорила?
— Да ничего, — растерялась Маша. — Она не любила фотографии.
Стеклов кивнул.
Марина на его чашку посмотрела, в которой кофе уже на донышке осталось, и предложила:
— Давайте, я вам ещё кофе налью?
Николай Викторович только рукой махнул.
— В кофейник Рита коньяка точно не налила.
Марина на это замечание никак не отреагировала, просто не знала как, а Стеклов сказал:
— Марина, я думаю, что я твой отец. — И сразу головой замотал: — Точнее, я уверен.
Она на спинку кресла откинулась и на Стеклова уставилась. Потом покачала головой. Но промолчала, и тогда Николай Викторович сам спросил:
— Что?
Она снова головой качнула, совершенно ошарашено. А Николай Викторович снова оправдываться принялся.
— Я, правда, не знал, Марина. Она мне ничего не сказала. Маша не хотела, чтобы я уезжал. Я обещал, что вернусь за ней, но она, видимо, не поверила. Поругались. Я потом ей писал, не раз писал, но она не отвечала. И ничего не сказала, даже не намекнула. А сейчас вот приехал, решил её найти… И узнал.
Марина глаза на него подняла.
— Но почему… почему вы так уверены? Ну… что я…
Он печально улыбнулся.
— Я Машу знаю. И ты родилась через восемь месяцев после моего отъезда, и отчество у тебя…
Марина кивнула, в знак того, что с доводами его согласна. Только потом лицо руками закрыла.
— Господи.
Стеклов руки в кулаки сжал.
— Я ведь ничего не требую, просто решил, что ты знать должна. Марина, ты моя единственная дочь.
Она руки от лица отняла и принялась слёзы вытирать. А Стеклов перепугался.
— Марина…
Она руками на него замахала.
— Всё хорошо. Я сейчас успокоюсь… — Снова слёзы вытерла. — Она никогда мне ничего не рассказывала. Я спрашивала, а потом перестала. Думаю, раз она не говорит, значит, вспоминать не хочет…
— Да, в этом вся Маша, если уж рубила, то с плеча.
Марина грустно кивнула.
— Была у неё такая черта.
Николай Викторович тоже заметно волновался, на Марину то смотрел, то отворачивался, и каждый раз морщился, когда она всхлипывала.
— Марина, я… очень бы хотел познакомиться с тобой поближе. У меня ведь и родных-то не осталось, зато теперь… дочь есть. Мне бы очень хотелось, чтобы была.
Марина даже всхлипывать прекратила. Судорожные рыдания встали комом в горле, она на Николая Викторовича уставилась, с трудом сглотнула.
— Как это… не осталось?
Он плечами пожал.
— Ну, вот так. Три бывшие жены не в счёт. Наверное. Кроме алиментов, им ничего от меня не нужно. И слава богу, я тебе скажу. — Стеклов вдруг замолчал, потом подбородок потёр. — Не смешно, да?
Марина головой покачала, к нему приглядываясь.
— Не смешно.
— Вот так.
— А… дети?
— Был сын. Тоже авария, на мотоцикле разбился пять лет назад, ему девятнадцать было.
— Простите.
Он на это никак не отреагировал, вместо этого совершенно ровным тоном спросил:
— А у тебя дети, я знаю.
Она всё-таки улыбнулась.
— Двое. Сыну двенадцать, и дочке четыре.
