Бродица посмотрела на дочь строго, но та и не заметила вовсе укоряющего взора матери.
— Идут, Годуяр их на сборище общее позвал, — ответила Вейя, что знала сама.
Бродица тревожно глянула на Вейю, опускаясь на лавку, принялась разливать по плошкам парное, только с утреннего удоя молоко. Глаза обеих сестёр загорелись одинаково ярко, любопытство в них костром забилось, что даже вон щёки порозовели от волнения.
— Говорят глаза у них черные, как дёготь, страшные, и все степные костры в них горят. А сами они как коршуны — дикие. И кожа у них темна, что в ночи и не разглядишь их сразу. И жилищ своих у них нету, земля им постель, а покрывало — небо.
Вейя, выслушав её, отвела взгляд, надкусывая пирог, что отломила ей Бродица. Сама она хоть и жила на пограничье, а не видела их никогда. Хазары всё у самых крайних весей бывали, вглубь лесов не ходили, разве только налётами, и то от острога подальше. От слухов этих поляне степь боялись, как огня. Вейя знала по разговорам Гремислава, что больно норов их крут: коли не понравится что, разойдутся гневом — уж тогда беспощадны. Ещё он разделял их как-то: про одних говорил, что смуглы они до черни, а другие светлее — с теми ещё можно сговориться.
— А ещё говорят, — хитро сощурила глаза старшая, — их вожди жён имеют до дюжины.
— Хватит, — оборвала дочь Бродица, — больно разговорилась.
Она смолкла, взгляд потупив на мать. А младшая подавила улыбку только, за плошку, полную молока, потянулась.
Вейя и не задумывалась слишком о кочевниках, и о том даже не задумывалась, что предстоит повидать их самой. Волнение внезапно всплеснуло к горлу, что и есть перехотелось.
Девушки, молча поутренничав, засобирались, доставая наряды свои из ларей. И Вейя за сборы взялась. В окошко шум весёлый со двора залетал, видимо, уже сходились с дворов гридни к избе старосты в путь трогаться.
Глава 21
Не задерживаясь, поднялись в сёдла. Вейя поморщилась от того как потянуло мышцы — всё же отвыкла немного от верховой езды, все жаркие дни пробыла в Кряжиче, не выезжая никуда. Покинули двор старосты, направляя коней по берегу Сувьи, которая с каждой верстой всё ширилась, тянулась, словно в косе девицы, голубой лентой. На этот раз Вейя поблизости князя держалась, но напрасно тревожилась — сотника с утра не видела, где-то всё средь гридней находился и сейчас уехал далеко вперёд. И хорошо. После вчерашнего не хотелось с ним встречаться глазами, хоть Вейя ни в чём не виновата, а избегала его, помня, как он набросился на неё на крыльце. Она и в самом деле испугалась силы его необузданной, грубой, такую только холодная стойкая Любица выдюжит, вот он и пришёлся ей, видимо, по нраву.
Вейя с усилием вытолкнула из себя лишние мысли, что только смятение внутри крутило. На пути сосредоточилась. Оглядывала просторы, на которых плешинами рос кудрявый лесок. Луга в полесье стелились дикие, трава поднималась к животам коней, билась о носки сапог. У весячан сейчас много хлопот, ведь скоро начнётся самая важная пора — уборка урожая, в этот год земля одарила щедро, только набивай закрома. Все эти жаркие дни росло всё, зрело, и кто трудился усердно, тот обязательно пожнёт и всю зиму будет сыт, не испытывая нужду. В самом деле, и дни становились короче, а утра туманнее. Скоро и вода в реках остывать начнёт. От этих раздумий Вейе стало тепло и спокойно. Смотрела на редкие жёлтые листья на гибких ветках старых ив, предвещавшие скорую осень — хоть до холодов ещё далеко, а думать о зимовье уже нужно начинать, сама природа нашёптывала, напоминала.
Шёл княжеский отряд легко и бордо до самого полудня, а после око Ярилово воспылало жаром, будто в отместку — рано думать о холодах. Пекло нещадно, пришлось отряду у илистого бережка останавливаться — лошадей поить, да ополоснуться в реке самим. Вейя, глянув в сторону, где с другими старшими войнами да десятником разговаривал князь, присела у телеги на расстеленную шкуру, в тень прячась отдохнуть малость, всё же утомительный для Вейи после долгого перерыва был путь. И на телегу бы пересесть, что предлагали уже не раз князь и десятник, да Вейя отзывалась, упрямясь — назвалась в седло, теперь уже до конца. И только в дремоту, душную, напоенную тёплым сухим запахом трав, провалилась, как кмети шум подняли, что за несколько вёрст слышно их стало, спугнув с веток ив птиц разных.
— А ну, тише там! — зычный оклик Далебора оборвал резко общее веселье. — Раскагахтались гуси, только выпусти.
Гридни смолкли, видя, что не в духе сотник. Вейя невольно скользнула взглядом по сильному, ладно сложенному телу Далебора — тот броню скинул, оставшись в рубахе и штанах, что закатал до колен, войдя в воду с конём, верно, чуявшим раздражение хозяина — фыркал недовольно, глаза пучив. Далебор обернулся чуть, будто ощутил на себе чужой взгляд, полоснув Вейю, словно хлыстом, жгучим злым взглядом. Вейя аж заёрзала на месте, да куда прячешься?
— Что-то Далебор ныне как туча хмурая, всё ворчит, — усмехнулся гридень Вязга, который в стороне проверял упряжь, проходя вдоль крытого воза.
— Конечно, то дело немудрёное, — хохотнул другой гридень Межко, — коли не спать всю ночь — только и были слышны стоны из клети, — ответил, да тут же смолк, кашлянул в кулак, когда заметил сидевшую на земле Вейю, вспомнив, что среди мужей и девица есть.
На том разговор и был окончен, хотя если бы не заметили её, много бы она чего ещё услышала. Вязга только усмехнулся, головой качнув. Вейя и не обратила на то внимания, бывало, всякое она слышала в мужицкой ватаге Гремислава, когда с ним по весям разъезжала — привыкшая к колким словцам да насмешкам острым, которые, как и должно быть, водились в мужицком скопище. И всё же пронеслось едкое возмущение — и тут не упустил своего Далебор. Не изменит его ничего, верно, подола бабьего ни одного не упустит. Вейя отвернулась, всё же попыталась немного вздремнуть. И, кажется, удалось, слыша как сквозь туман глухие переговоры и шелест травы.
А как спала немного жара, в дорогу собрались, поднявшись в сёдла. А там уже помалу сгущались сумерки. Светило ярое медленно спускалось к окоёму, плавя его, слепя глаза лучами низкими, яркими, что и дорогу не разобрать. То и дело вскидывали воины руку к глазам, вдаль приглядываясь. Впереди должна уже и протока показаться, а там уж можно и спокойно идти, без опаски, до первой карачаевской веси.
— Устала? — вытянул из задумчивости голос Годуяра.
Вейя быстро подняла взгляд на князя, улыбнулась мягко. Не заметила даже, как приблизился он, поравнявшись с её кобылкой.
— Немного…
Годуяр внимательно на неё взглянул, потом сощурил глаза, тоже вглядываясь в даль. И совсем не вовремя вспомнила Вейя Любицу, и так тесно стало внутри, нехорошо рядом с князем, оттого что тайну знает скверную, а сказать не может, только прятать подальше. И оттого казалось, что обманывает.
— Вчера видел, вошла ты испуганная. Кто обижает тебя из гридней? Ты скажи, не утаивай.
Щёки жаром пыхнули до самых ушей. Уж о том с Годуяром говорить не хотелось. Она и отцу не сильно открывалась, а тут почти чужой человек, хоть и родич дальний. Лихорадочно в голове перебирала мысли, чтобы ответить. О сотнике даже и упоминать не хотелось. Она огляделась, понимая, что многие мужи, что рядом ехали, прислушиваются к их разговору.
