Хрущев, оглушенный и подавленный, все же пытался сбить накал критики ответными репликами, возражать. Но его плохо слушали, перебивали.
— Друзья мои! — чуть ли не взмолился он.
— У вас нет здесь друзей! — отрезал Воронов.
— Вы не правы, Геннадий Иванович, — возразил ему Гришин. — Мы здесь все друзья Никиты Сергеевича.
Кириленко обратил внимание на недопустимость сосредоточивания власти в одних руках.
— Слащавость любите, а людей честных отталкиваете. Почему вы таким стали?
Мазуров сказал, что «никто экономического эффекта не подсчитал от освоения целинных земель», что «тут имеется много сомнительных показателей, никто не подсчитывает затрат на производство там зерна». Почему-то Шелест посчитал, что его выступление было довольно серым и прозвучало «очень глухо». И вообще, по его мнению, Мазуров «держался очень скованно, чересчур трусливо». Л.Н. Ефремов затронул один вопрос — нарушение уставных норм партийной жизни в связи со всякими реорганизациями. Правда, потом говорили, что он выступил плохо, но с этим не согласен тот же Шелест: «Надеялись, что он выступит крикливо, на высоких тонах, как он всегда выступал, но на сей раз это не получилось». Может быть потому, что многое ему не было известно, а он «чувствовал всю серьезность момента».
Основной темой выступления Мжаванадзе был диссонанс, внесенный нетактичным поведением Хрущева в отношения с союзниками.
Затем череду кандидатов в члены Президиума ЦК прервал Суслов. Он согласился с замечаниями о том, что в средствах массовой информации (которые, кстати, проходили по его ведомству) процветает культ Хрущева. Мало того, добавил он, в них «извращается истинная обстановка и положение в партии и стране». Вокруг Хрущева выросла группа подхалимов, льстецов, а он это поощряет, ему это нравится. И вообще, «создается такая обстановка, когда унижается достоинство человека, это разрушает все помыслы творческой деятельности». Обратил он также внимание на «семейные выезды» Хрущева за границу, на то, что зарубежные поездки Аджубея «неполезны», а в беседе его самого с японскими социалистами «наговорено много лишнего».
Гришин указывал на то, что Хрущев игнорирует «огромную работу ВЦСПС», и жаловался на то, что с ним ни по одному вопросу нельзя посоветоваться. Критиковал он и форму проведения пленумов ЦК, а также манипуляции с пятилетним планом:
— Пятилетка не выходит — давайте сделаем семилетку и таким образом выполним за семь лет то, что намечалось на пять лет.
Резко выступил и Рашидов. Кадры, отмечал он, больше подбираются не по деловым и политическим признакам, а по субъективным, по настроению. Разделение обкомов приносит большой вред. И «совершенно неправильно, что мы стремимся упразднить сельские райкомы».
На этом прения были прерваны. Было уже поздно, около восьми часов вечера. Все были разгорячены, возбуждены. Решили завтра продолжить заседание, а потом сразу же созвать пленум. Хрущев тут же встал и вышел.
Память об июне 1957 г., когда Хрущеву именно в перерывах между заседаниями удалось переломить ситуацию и выйти из поначалу казавшейся безнадежной борьбы победителем, память эта давала о себе знать. Чтобы подобное не повторилось, был предпринят целый ряд срочных мер. Секретарь ЦК Л.Ф. Ильичев уже ночью привез одного из заместителей Андропова Н.Н. Месяцева в Комитет по радиовещанию и телевидению, собрал коллегию и представил ей его в качестве нового председателя. В ту же ночь В.И. Степаков «сел» на газету «Известия», Л.Н. Толкунов — на газету «Правда». Здесь Ильичев, негодуя и чуть ли не плача, говорил:
— Он нас все время дергал, никто не мог чувствовать себя спокойно.
Приблизительно так же говорили члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, отправившись на встречи с приехавшими в Москву членами ЦК. Никогда не видел Косыгина «таким возбужденным, точнее, в столь приподнятом настроении» Егорычев. «Он рассказывал, как остро и принципиально проходила дискуссия на заседании Президиума ЦК, когда впервые лидеру партии и государства, в руках которого была сосредоточена неограниченная власть, прямо и откровенно высказывали все о его поведении и ошибках». Шелест в украинском постпредстве на улице Станиславского, проинформировав своих о том, что было сегодня в Кремле, предупредил, что завтра, возможно, состоится пленум ЦК, и просил их пока не допускать никакой утечки полученных ими сведений. «Ночь прошла тревожно», вспоминал позже он.
Брежнева же интересовало, что будет делать Хрущев.
— Володя, — звонил он председателю КГБ, — мы только что закончили заседание. Хрущев уходит. Куда он поедет?
— На квартиру, — отвечал Семичастный.
— А если на дачу?
— Пусть на дачу.
— Ну а ты?
— А у меня и там, и сям, и везде наготовлено. Никаких не будет неожиданностей.
— А если он позвонит? Позовет на помощь?
— Никуда он не позвонит. Вся связь у меня!.. Кремлевка, ВЧ. А по городскому пусть говорит.
На всякий случай члены Президиума договорились:
— К телефону сегодня не подходить! Вдруг он начнет нас обзванивать, и ему удастся склонить кого-нибудь на свою сторону.
Однако когда у Микояна раздался телефонный звонок, он поднял телефонную трубку. Действительно звонил Хрущев.
— Я уже стар и устал, — сказал он. — Пусть теперь справляются сами. Главное я сделал… Разве кому-нибудь могло пригрезиться, что мы можем сказать Сталину, что он нас не устраивает, и предложить ему уйти в отставку? От нас бы мокрого места не осталось. Теперь все иначе. Исчез страх, и разговор идет на равных. В этом моя заслуга. А бороться я не буду.
Так как телефон Хрущева прослушивался, то когда в 11 часов утра 14 октября заседание Президиума ЦК КПСС возобновилось, всем было уже известно, что Хрущев бороться не будет.
Первым выступил Полянский. По сравнению со вчерашними выступлениями его речь выглядела более солидно. Сказались, очевидно, наработки, сделанные заранее под его руководством.
— Наша линия выработана правильная, — сказал он, — но поведение Никиты Сергеевича наносит вред всему здравому смыслу. И как результат, сельское хозяйство «стоит на нуле». Молодежь уходит из села, и оно, «седея», деградирует. Надо что-то делать для его укрепления. Снабжение населения сельхозпродуктами находится на крайне низком уровне и вызывает большие нарекания. В цифрах по сельскому хозяйству много жонглерства. Главный исполнитель всех этих манипуляций — руководитель ЦСУ Ставровский. Но вина за дезорганизацию сельского хозяйства лежит на Хрущеве. А заведующий сельхозотделом ЦК Поляков — человек случайный, подхалим, которого надо немедленно убрать. Академик Лысенко — это Аракчеев в науке, а сельхознауки, как таковой, у нас нет.
Разойдясь, Полянский подверг сомнению то, как проводилась критика Сталина. По его мнению, это было сделано «недозволенными методами» и «нанесло большой вред нашей идеологии, нашей партии». В народе идут «нехорошие разговоры» о зяте Хрущева (главном редакторе «Известий» Аджубее) и сыне:
