Странно видеть то там, то здесь торчащие из окопов головы в танкошлемах – это уже заняли свои посты наблюдатели. Под пушистыми молодыми сосенками наших позиций ни с моря, ни с воздуха не обнаружишь.
Под обрывом – узкая песчаная коса. Холодные свинцово-серые плоские волны лениво лижут песок.
Днем приняли свой участок, а с этой ночи полностью отвечаем за него. С наступлением темноты (вероятнее всего, немцы отважатся на высадку десанта только в ночное время) половина личного состава полка занимает места в окопах и траншеях. Остальные будут отдыхать в землянках за гребнем высоты, всего в нескольких десятках метров от бодрствующих товарищей, подремывать вполглаза: на северо-западе, возле померанской границы, в считаных километрах от нашей окраины, непрерывно гремит бой; идет ликвидация последнего очага сопротивления противника на нашем участке побережья.
5 апреля
Ранним утром отправились с Федей умываться к морю. Рысцой обогнули дюну, чтобы не набрать песку в сапоги, спускаясь с обрыва. Потом бежали по узкой прибрежной песчаной полоске вправо до тех пор, пока не нашлось местечка, где не покачивались бы среди источенных водой и солнцем обломков льдин трупы немцев, прибитые волнами к берегу.
С моря тянет таким пронзительно-бодрящим холодом, что мы постарались как можно быстрее завершить свой первый в жизни «курортный» туалет и сдернули с поясов новенькие вафельные полотенца. Энергично растираясь, Федя увидел у меня за ухом белый клочок мыльной пены и насмешливо заметил, что даже у них в Узбекистане не боятся так холодной воды, хотя настоящей зимы там, особенно в долинах, люди и не знают. Слышать это было обидно.
– Может быть, ты желаешь посмотреть, как у нас умеют плавать?
– Ставлю часы, что не окунешься даже! – подлил Федя масла в огонь, постукивая зубами и судорожными движениями влезая в гимнастерку.
Ну, это уж слишком! Быстро сдергиваю с себя все, вплоть до подштанников, облюбовываю плоский гладкий камень метрах в пяти от берега и бреду к нему. Ледяная вода жжет ноги, но надо сохранять непринужденный вид: мы на пляже. Глубина около камня чуть повыше колен, и можно с него взять старт. Покосившись на плавающее неподалеку распухшее тело в немецкой шинели, ныряю. Меня словно сдавило железными обручами, дух занялся, но отступать никак нельзя. Остервенело работая руками и ногами, рвусь вперед. Это, несомненно, был самый быстрый кроль в моей жизни. Уже очутившись метрах в тридцати от берега, слышу отчаянно-призывный вопль: «Убедил! Жми назад!» Описываю небольшую плавную дугу (знай наших!) и, рассекая волны и пеня воду пятками, стремительно, точно торпедный катер, несусь обратно.
На влажный плотный песочек выхожу с нарочитой неторопливостью и начинаю крепко растираться жестким скользким полотенцем, исподтишка наблюдая за приятелем. На его круглом смугловато-розовом лице ясно написано смущение. Он медленно снимает с левой руки браслет с трофейными золотыми часами – свою гордость – и, отведя взгляд, молча протягивает мне. Но победителей всегда отличало великодушие.
– Оставь их себе на память и впредь насчет пари будь по...
Тираду мою прервал сильный грохот за нашей спиной: взрывы раздавались один за другим, по-видимому на стадионе. Переглянувшись, мы помчались назад, застегиваясь на ходу и вздрагивая, но прежний путь показался нам слишком долгим. Решив сократить его, лезем прямо на обрывистый склон дюны, помогая друг другу. Из окопчика почти на самом гребне холма окликает нас Семенов с ППШ на груди.
– Туда бьют, – показывает заряжающий через плечо, – надо переждать здесь.
А сам с удивлением косится на наше обмундирование, извоженное в сыром песке. Артналет побушевал еще несколько минут, и стало тихо. Возвращаемся к своей землянке. С ее порога видно почти все футбольное поле. На зеленой траве чернеют свежие снарядные воронки; низко стелется, заполняя овальную чашу стадиона, сладковатый тротиловый дым. А морская батарея стоит целехонька. Самочувствие у меня после морских ванн прекрасное. Озноб после быстрой ходьбы пропал, и завтрак из приевшихся концентратов показался вкусней.
6 апреля
Начальник штаба полка еще раз лично проверил, все ли его указания по усилению обороны (углубление окопов, ходов сообщения, оборудование запасных огневых точек и пр. и пр.) выполнены, и остался доволен. Словом, засели мы в обороне, кажется, не на шутку. Плотно.
Погода стоит хорошая, весеннее солнце ярко светит, небо голубое, травка зеленеет – курорт...
Вечером на футбольном поле у самого моря резвятся с мячом артиллеристы и самоходчики посреди зенитной батареи, стараясь не влететь на бегу в снарядную воронку.
Сегодня после земляных работ сражались с Мишей Топазом в шахматы. Помпотех мой проиграл. Он стоик: считает, что главное – не пасть духом при поражении, а радость победы сумеет пережить каждый.
Готовлюсь ко вступлению в партию. Оно затянулось с 4 января, когда меня приняли в кандидаты на партбюро полка, но потом началась усиленная подготовка к наступлению и само наступление.
По совету старших друзей первый написал Лидии Саловой. Послушался, хотя и чувствовал, что так не надо бы... А как?
9 апреля
Чуть не до рассвета работают наши летчики на куцекрылых «Бостонах», а мы созерцаем пышные огненные фейерверки, то и дело расцветающие над невидимым в ночи портом, затем до наших ушей доносятся глухие раскаты, подобные отдаленному грому.
Отчетливо представляю себе, что там сейчас творится, а перед глазами невольно встают немецкие бомбежки Смоленска в конце июня – начале июля 1941-го, и мстительная радость наполняет сердце.
Сжимая кулаки, стоит рядом со мной у распахнутой в ночь двери Вася Бараненко, поднялся с пола уснувший было Сергей Федотов и, накинув на широкие полноватые плечи шинель, втиснулся между нами, одобрительно окая при особенно мощных взрывах:
– Вот дают жизни орлы!
Это был так называемый «москитный» налет. Самолеты выходили на цель поодиночке, разными курсами и на разной высоте, и сколько их участвовало в бомбардировке – понять было невозможно.
Огонь немецкой зенитной артиллерии, очень интенсивный вначале, особенно с военных кораблей, не имел никакого эффекта. Во всяком случае, в продолжение этой длительной, вымотавшей из фашистов всю душу бомбежки мы так и не увидели в черно-синем небе ни одного взорвавшегося или загоревшегося бомбардировщика.
Не выспавшись из-за ночного «концерта», приезжаю в бригаду на парткомиссию. От волнения спать совсем расхотелось. Наконец пригласили. Вот уж никогда бы не подумал, что так дотошно станут выспрашивать, кто такой Аракчеев. Интерес к истории и Пушкин помогли мне дать, по-видимому, исчерпывающий ответ. Принят был единогласно. На радостях вечером азартно сражаюсь на нашем стадионе в волейбол против морских артиллеристов.
Лишь только стемнело, наши самолеты снова «давали прикурить» фрицам на косе, и ночь мы опять провели в полусне, но это была, что ни говори, приятная бессонница.
