Было также предложено, что ввиду преклонного возраста королевы программа торжественных мероприятий будет более щадящей, чем десять лет назад. Церковная служба должна была состояться 20 июня в одиннадцать часов дня в церкви Святого Георгия, одновременно планировалось провести молебны во всех других церквах по всей стране. А в королевской церкви служба должна была завершиться пением «Te Deum» принца Альберта и юбилейного гимна, положенного на музыку сэром Артуром Салливаном[75]. Слова для этого гимна предложил известный в стране поэт Альфред Остин, однако, Салливан отверг их как не соответствующие характеру торжества и по просьбе принца Уэльского поручил написание нового текста Уолшему Хау, епископу Уэйкенфилдскому.
* * *
Утро 22 июня выдалось пасмурным и прохладным, но в пятнадцать минут двенадцатого, когда выстрел из пушки в Гайд-парке известил о выезде королевы из Букингемского дворца в кафедральный собор Святого Павла, неожиданно засияло солнце. Это же произошло и во время золотого юбилея правления королевы, что дало основание считать подобную погоду «королевской». Одетая в черное шелковое платье, украшенное менее траурными вставками серого цвета, королева с огромным букетом белых цветов отправилась в кафедральный собор в открытом экипаже вместе с принцессой Уэльской и принцессой Еленой, которая с некоторых пор заняла место ее старшей дочери, поскольку высокое положение Вики в качестве супруги германского императора не позволяло ей сидеть спиной к лошадям.
Радостные возгласы приветствующих королеву людей вызвали у нее слезы умиления. «Как они добры ко мне», — неоднократно повторяла она, а принцесса Уэльская часто наклонялась к ней и с чувством симпатии и восхищения поглаживала ее руку. «Я уверена, что никто и никогда не встречал таких оваций, которые были адресованы мне, когда я проезжала по этим улицам, — записала королева в своем дневнике. — Толпы людей были просто невероятными, а их энтузиазм настолько искренен и неподражаем, что это затрагивало самые приятные чувства в душе. От многочисленных громких поздравлений можно было оглохнуть, а лица людей светились от искренней радости».
«Мы сидели под правым крылом Национальной галереи и могли обозревать всю нижнюю часть улицы Пэлл-Мэлл и начало улицы Чаринг-Кросс, - вспоминала об этой процессии леди Монксвелл. — Было восхитительно видеть внизу целое море людей. На первые семь карет мы просто не обратили никакого внимания, — продолжала она. — Но потом проследовали кареты, в которых ехали маленькие Баттенберги, Конноты и Олбани, что заставило нас проснуться и посмотреть на происходящее. Хотя детишки выглядели усталыми, благодарно отвешивали поклоны во все стороны и старались не уронить достоинства... В газетах писали, что маленький герцог Олбани упал в обморок, не доехав до дома, и я верю этим сообщениям... Затем мы увидели нашу старенькую королеву, и тут поднялся такой шквал приветствий, что у меня невольно навернулись слезы на глаза. Она сидела в карете необыкновенно прямо и важно и не испытывала абсолютно никакого смущения, а только кланялась по сторонам и мило улыбалась толпе. Она была одета в серое и черное и держала в руке очень высокий черный зонт с белыми полосками, любезно предоставленный ей мистером Чарльзом Виллерсом (дядей леди Литтон, депутатом от Вуавергептона с 1835 г.). Но при этом она держала его достаточно высоко над головой, чтобы все могли видеть ее лицо. Вспоминая об этом сейчас, я не могу не отметить, что она вела себя довольно энергично, а ее поклоны произвели на меня необыкновенное впечатление (я сама удостоилась такого поклона в гостиной и до сих пор помню ее пронзительные голубые глаза). Остается только поражаться тому, что она сделала за последнюю неделю и что ей еще предстоит сделать в будущем. Даже не верится, что ей уже 79 лет.
Когда ее карета проехала и мы вдруг поняли, что для нас бриллиантовый юбилей королевы фактически закончился, я неожиданно испытала необыкновенное чувство благодарности и удовлетворения от того, что вместе с мужем и сыновьями присутствовала на этом грандиозном и чрезвычайно волнительном торжестве».
* * *
А королева тем временем ехала по улочкам Лондона, время от времени смахивая рукой слезы умиления и радости. Впереди ее кареты верхом на лошади скакал главнокомандующий войсками лорд Вулзли, а за ним следовал граф Дандоналд, полковник 2-го полка личной королевской гвардии, который никак не мог усмирить свою норовистую лошадь и постоянно сдерживал ее словами «Потише, старушка, не гони!». Это было так странно для королевы, что она даже подумала в какой-то момент, что он обращается к ней.
После короткой службы, которую провели рядом со ступеньками в кафедральный собор, королева отправилась на Лондонский мост, а потом по празднично украшенным улицам двинулась в Ист-Энд, провожаемая радостными возгласами ликующей толпы, которая, по ее словам, была в восторге от «своей старенькой милой королевы». Она пересекла Вестминстерский мост, проехала по Парламентской площади, поприветствовала парад конной гвардии, а потом, усталая и радостная, вернулась во дворец. Все прошло просто прекрасно, как отмечал позже принц Уэльский, а единственное огорчение доставил 75-летний лорд Хоув, который не выдержал жары, потерял сознание и свалился с лошади.
Как и в 1887 г., следующий день полностью заняли торжественные мероприятия. В королевском дворце был устроен торжественный прием, проведен военный парад, причем не только британских войск, но и военных подразделений во всей империи. Кроме того, перед королевским дворцом прошли более двух тысяч учащихся частных школ, включая Итон и Харроу, которые выкрикивали слова поздравлений ее величеству и желали счастья и здоровья.
Примерно такие же поздравления королева принимала от своих подданных три года спустя, когда после успешного освобождения Ледисмита в феврале 1900 г. вторая Англо-бурская война, казалось, наконец-то достигла своего приемлемого завершения. В течение этих двух войн, которые велись против белого населения, если, конечно, не считать Крымской войны, королева пребывала в уверенности, что буры — это «ужасные люди, жестокие и просто невыносимые», с которыми нужно покончить раз и навсегда. Она провожала своих солдат в путь, посылала им вязаные носки и перчатки, а однажды порадовала их посылкой, в которой было около ста банок шоколада. Она желала солдатам скорого возвращения, а тем, кто получил ранения, оказывала всемерную помощь и даже лично навещала в госпитале, не делая при этом никаких различий между своими соотечественниками и солдатами из «цветных колоний».
