Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 163
К справке прилагалась целая куча протоколов заседаний партийных ячеек, из которых следовало, что моя тридцатипятилетняя бабушка, мать четверых детей, запустила всю работу в женсовете, спустя рукава проводила агитацию работниц, получала замечания от партийного руководства и вообще можно было предположить, что она подалась в партию большевиков не по зову сердца, а под влиянием обстоятельств…
Поразительно, но в сентябре 1924 года бабушка писала в партийной анкете: «вдова». Она так себя сознательно позиционировала в глазах непримиримых к царской армии товарищей-партийцев или так полагала — при живом, но, быть может, уже чужом муже?.. Или мне следует предположить, что предки разошлись по политическим соображениям? Но какие, простите, могут быть политические соображения у матери четверых детей, пусть и в политизированном Петрограде? Едва ли. Невнятица какая-то.
(После публикации в конце 2004 года в «Литературной газете» моего очерка «В поисках утраченных предков» мне пришло письмо от начальника отдела Российского Государственного Исторического архива В. М. Шабанова, благодарившего за доброжелательное упоминание о Военно-историческом архиве и писавшего далее: «По наведенным мною справкам, Ваш дед, бывший офицер 93-го пехотного Иркутского полка Каралис П. К. служил затем в Красной Армии. Рекомендую Вам запросить другие военные архивы, хранящие дела послереволюционного периода». Я запросил…)
21. Что было дальше
Всё мельчайшее обнаружится; всё скрывающееся рано или поздно выйдет наружу.
Конфуций
…Потом я разыскал в Кишиневе писателя Николая Руссу (его имя чудесным образом всплыло в разговорах на Родосе) и по его приглашению отправился с женой через три границы в знойную июльскую Молдову, на родину материнских предков.
И жили мы, не тужили в белоснежном Кишиневе на улице Мирона Костина, молдавского летописца, а рядом утопала в зелени улица Матвея Бессараба, и ходили мы с Румянцевым в Национальный архив Молдовы, где на меня смотрели, как на диковинку, и бродили с женой по музеям, поражаясь отсутствию надписей на русском или английском языках, сидели на лавочках в городском саду возле фонтана, фотографировались у памятников и церквей, встречались с писателями и художниками, газетчики спрашивали у меня: «Как вам земля предков, нравится?», и я, не кривя душой, отвечал, что нравится, и перед отъездом архивисты передали мне статью из румынского журнала «Наше наследие», в которой приводилась схема тесного переплетения двух родов — материнского Бузни и знаменитого рода Мовилов, и за один вечер я обрел кучу известных молдавских родственников и свойственников, чьими именами назывались улицы, в том числе на которой мы жили и по которой ходили, и у памятников которым мы с женой фотографировались. И схема эта уходила в глубь веков и расползалась по сопредельным территориям — одна ее ветвь тянулась, например, от польского королевского рода Висновецких.
Молдова нам пришлась по душе, только тревожило отсутствие русского языка в уличных вывесках и надписях. Казалось, власти никакой другой язык, кроме румынского, не признают.
Потом меня тяпнул инфаркт, врачи сказали, что дела плохи, пришлось срочно делать операцию на сердце, деньги дала младшая сестра, и операцию успешно провели в день рождения нашей мамы — 4 марта, а в июле я уже колол дрова на даче, и в начале августе мы с женой поехали в Румынию — сначала в дом творчества писателей в черноморском поселке «Нептун», а затем, через всю страну, в древнюю столицу молдавского княжества — город Яссы, что на правом берегу Прута, где в XVI–XVIII веках в господарском дворце жили и работали материнские предки и где я надеялся погрузиться в историю рода и разжиться новыми персонажами.
Но чуть не получилось по пословице: пошли за шерстью, вернулись стрижеными.
Один румынский генеалог, к которому мы заявились в страшный свистящий ливень, заявил, что он скептически относится к схеме, напечатанной в журнале «Из нашего прошлого» в 1935 году. «Вот эта связь, — он перечеркнул карандашиком знак «=», означавший брак между моей прародительницей Теодорой и будущим господарем Ионом Мовилой, — мне кажется сомнительной. Как и многое, что написано господином Безвиконным, автором сей статьи». Этим карандашным крестиком под стук дождя по черепичной крыше холодного дома он ставил жирный крест на полусотне моих родичей, включая Василия Погора, в бывшем поместье которого, превращенном в литературный музей, для нас выделили флигелек под вековыми деревьями, где мы с женой отражались в венецианских зеркалах и спали на старинных широких кроватях.
— Ваши сомнения могут быть подтверждены документами? — Под мышкой я держал папку с тридцатью прозрачными отделениями, в каждом из которых лежали архивные копии на все случаи земной жизни моих ушедших на небеса конфидентов. Румянцев свое дело делал отменно, спасибо, Евгений Александрович!
— Документов нет, но есть большие сомнения, — капризным голосом произнес генеалог. — Этот Безвиконный… В его книге «Молдавские бояре между Прутом и Днестром» есть много неточностей… Он был немного сумасшедший, продал свой дом, работал сторожем на кладбище и издавал журнал…
— Наш человек! — вырвалось у меня.
— Что-что?
— Нет, ничего. Вы ставите под сомнение и решение Геральдического комитета Российского Сената об отнесении рода Бузни к древним боярским родам?..
Нет, этот факт он не ставил под сомнение, просто немножко сомневался в отдельных династических связях.
Когда мы вернулись вдрызг мокрые в наш уютный флигель и я свинтил с бутылки пробку и плеснул в чарки, чтоб согреться, Эмиль И., румынский писатель, потомок русских староверов, бежавших с Дона на Дунай еще во времена Петра Первого, пояснил:
— Просто этот господин не любит русских. Вы приехали в то время, когда вся Румыния занимается подачей документов для реституции недвижимости. Возможно, он думает, что вы хотите забрать что-то из румынской собственности. Например, королевский дворец в Бухаресте. Судя по вашим документам, у вас есть на это права! — Эмиль засмеялся. — Ничего, я вас сведу с профессором истории из моего университета, он вам поможет…
Профессора найти не удалось, он еще не вернулся с каникул, но к генеалогу, не любящему русских, мы еще раз сходили, и я разложил перед ним на столе подборку документов:
— Не могли бы вы показать, в каком из них, на ваш взгляд, содержится ошибка?
— Нет-нет, я так не говорил, у меня у самого были предки из рода Бузни…
— Что? — воскликнул я. — А кто именно, по какой ветви?
— Сейчас точно не помню… У человека так много предков… Я проверял эту схему — смущает средний возраст мужчин, в котором они производили на свет потомство…
А ведь точно! Меня это тоже смущало! Иной раз семейная связь провисала, как старая бельевая веревка: между отцом и появлением сына-наследника лежало до пятидесяти лет. И моя мама — старшая дочь в семье деда, родилась, когда ее отцу было сорок семь, и я родился, когда ей было сорок два… В среднем, мои предки умещались по три поколения на столетие вместо традиционных четырех, что не противоречило правилам генеалогии, но… Может, кого-то потеряли в поколенной росписи? Или это традиция рода — растянутый репродукционный период мужчин? Один предок, в седьмом колене от меня, имел маленьких детей, когда ему было хорошо за шестьдесят; может, жены были новые, молодые?
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 163
