что мы изгнали его хотя бы отсюда?! — свирепея, сказала она. — Ты что говоришь? Ты к Ньорду! — она сжала кулаки у висков, морщась от раздражения и злости, почти крича, — к Ньорду вздумал ревновать?!
Я подошёл ближе:
— Нет. С Ньордом… Чёрт с ним, С Ньордом! — почти сплюнул я его имя, — Я о Бояне твоём прекрасном! О твоём Никтагёле! О том, с кем ты женой жила полгода! О том, кого обнимала только что! О том, кто сделал зыбку нашему сыну, кто дал ему имя, будто отец!!!
— Не смей! — вскричала она, подскакивая ко мне.
— Не сметь? Да ты… — я чувствую, как кровь отливает от сердца…
— Не смей! Или я не прощу никогда тебя за эти слова! Нет на свете человека светлее и чище Бояна! Никого преданнее. Если бы все люди были такими как он, земля сияла бы ярче Солнца!
— Вот как! Значит, я не так хорош всё же…
— Замолчи! Замолчи сейчас же или я уйду и не приду к тебе никогда! — она побелела от злости.
— Ещё бы, ведь я всего лишь твой брат. Всего лишь… Всего лишь Бландат блад, — он сник в одно мгновенье.
Отошёл от меня и опустился опять за стол, на котором разложил карты, записки свои, книги. Зарывая длинные пальцы в волосы, опустил голову так, что я не вижу лица.
Я подошла. Вся моя усталая злость на его внезапную ревность, свалилась с меня, как падают подтаявшие сосульки с крыш весной. Я обняла его. Он, прижал мою руку, оголившуюся приподнявшимся до локтя рукавом, к своему лицу.
— Прости, Сигню… — хрипло проговорил он. — Не могу… не могу не ревновать тебя… я всё время будто тебя упускаю. Я… боюсь. Всё время… так боюсь…
Я обняла его, он посадил меня на колени к себе, я погладила его лицо:
— Я всегда буду с тобой. Я никуда не ускользаю. Я вернулась с Той стороны, потому что хотела быть с тобой. Только с тобой. Потому что ты звал меня. Ничто нас не разлучит. И уж, конечно, никто. Ну…. если только ты влюбишься в какую-нибудь юную прелестницу…
Он засмеялся:
— Не удаётся что-то до сих пор…
— О, это я молодая, а стареть начну?
— Так и я начну тогда же!
И я засмеялась. Мы смеялись, целовались, вытирали слёзы друг другу. Так схлынула и отступила эта поднявшаяся волна ссоры…
И только потом я спросила, на что это он смотрит, что обдумывает над всеми этими картами.
Сигурд вздохнул, отпуская меня из своих рук. Поднялся, обходя стол.
— Посмотри, Сигню, — он расчистил карту, испещрённую отметками, — Свеи почти нет. Нашей Свеи. Остался этот форт, где мы. Остаётся Брандстан. Остальные йорды, все поселения Ньорд методично разрушает и рано или поздно придёт сюда, чтобы уничтожить и нас. Их всё больше, кто следует за ним. Он подготовит войско и… к лету, думаю, будет здесь. А то раньше.
Я в ужасе смотрю на него.
— Так плохо? Я не предполагала, что настолько…
— Гуннара разведки каждый день шлют самые неутешительные вести. Свея совсем обезлюдела, столько смертей… Тех, кто не хочет идти с ними, убивают подчистую. Женщин и детей до семи лет уводят в Асбин. А в Свее уже… уже почти никого нет. Только те, что здесь. И в Брандстане. Ньорд поклчлся уничтожить нашу Свею. И уже почти сделал это.
— Нам остаётся… Только погибнуть? Мы не победим его нашими мизерными силами против его несметных полчищ… И не выкинуть их обратно за горы…
— Мы можем только уйти в другие земли, — Сигурд смотрит на меня. — Забрать с собой всех, кто захочет быть под нашей рукой и совершить опасное путешествие через Наше море на восток.
— К славянам?
— Да, к предкам, — кивает он.
— А если не примут нас?
— Пусть уж лучше они нас убьют, а не норвеи и асбинцы. — Он смотрит на меня. — Может это там нам суждено построить Новый город?
— Светлый град на холме? Каким был наш Сонборг? — я вижу лучики в его глазах. Это надежда?
— Ещё лучше. Если строить, то лучше, — улыбается Сигурд, светящимися глазами смотрит на меня: — ещё лучше! Совершенным, непобедимым. Чтобы никто никогда не взял и не порушил.
— Светлый ты мой конунг…
Наши усталые бессонной ночью глаза освещаются, заполняются друг другом, нежностью, желанием…
Хорошо, что зимой такие длинные ночи…
Глава 9. Больное сердце злого человека
Я жёг и терзал Свею, как жёг и терзал бы Сигню, попадись она мне снова в руки. Как я ненавижу её! Я засыпаю и просыпаюсь с мыслями о ней! Каждую ночь, в каждом сне она приходит ко мне. Такой, какой была со мной. То с окровавленным от моих жестоких поцелуев ртом, с синяками и ссадинами на тонкой коже. То улыбающейся, прикасающейся ко мне своими невесомыми тёплыми, будто излучающими силу, входящую в меня, руками. То целующая меня, прикрывая веки ресницами, ложащимися, кажется, ей прямо на щёки… И эти губы её…
Ещё тот первый раз, когда я поцеловал её прошлой зимой в сонборгском тереме, тревожил меня воспоминаниями, но тот поцелуй и поцелуем-то не был, а когда она поцеловала меня… Можно не жить больше… Я и не живу. Я теперь ненавижу.
Свея ненавидела меня, как ненавидела меня Сигню, соглашаясь, «жить по-хорошему». Но что мне Свея…
Если бы Сигню вдруг вернулась, и согласилась бы быть моей, как была… Я целовал бы ей ноги, её следы в грязи, следы её коня…
Но этого не могло быть, как не могло быть, чтобы Свея, Свея Сигурда и Сигню стала моей. Поэтому этой Свеи почти уже не было.
Остались разрозненные поселения тех, кто признал меня и моих сыновей, с нашими новыми порядками, а именно: они работают на своей земле и платят Асбину тем, что выращивают на своих землях. За это мы обещали им не пускать к ним норвеев, которые желали только грабить, насиловать и убивать. Те деревни и сёла, где меня не признали конунгом, мы оставили норвеям и от них скоро ничего не осталось…
А городов уже не было в Свее. С каким пьянящим удовольствием я порушил и пожёг их все! Со всеми их новостройками, хитроумными приспособлениями для печей, водопроводов и отхожих мест, мельницами, механикой в кузницах, Библиотеками и школами! Не осталось даже праха от всего, что построили эти выскочки Сигурд и Сигню!
И сколько тех, кто был искренне привержен идеям Сигурда, идеям Света, который светит всем и во всех, я
