– Вы разрываете мне сердце, дорогая, – жалобно проговорил Делоне. Нахмуренный вид любимой ужаснул его. – Прелесть моя…
Андре-Луи понял, что наступил критический момент.
– Могу я чем-нибудь помочь? – тихо предложил он.
– Если вы можете одолжить мне пятьдесят луидоров, Скарамуш… – начала актриса, но Делоне проворно оттащил Андре-Луи в сторону, бросив ей на ходу:
– Минутку, дорогая! Одну минутку!
Когда они отошли подальше, он схватил Андре-Луи за руку и взмолился:
– Мы с вами будем сотрудничать. Это решено; только момент еще не настал. Одолжите мне сто луидоров в счет той прибыли, которая рано или поздно будет моей, и вы станете моим другом по гроб жизни.
– Дорогой Делоне! – В голосе Андре-Луи слышался мягкий упрек по поводу сомнений депутата в его готовности помочь. Он вытащил из кармана пачку ассигнаций и вложил их в крупную ладонь Делоне. – Здесь три сотни. Отдадите, когда вам будет угодно.
Ошеломленный этой несказанной щедростью, Делоне поблагодарил благодетеля и пошел ублажать капризную возлюбленную.
Андре-Луи усмехнулся. Эта пачка ассигнаций сегодня уже стала пропуском на гильотину для одного, а теперь, вероятно, сослужит ту же службу другому. С этой мрачной мыслью он побрел за бароном, который уже беседовал с Проли. Де Бац оттащил игрока подальше от стола и от смуглолицего спутника. Они уединились в сторонке. Когда Андре-Луи подошел, де Бац представил его собеседнику. Для Проли, который знал, что барон – роялистский агент, так же как и де Бац знал о шпионской деятельности Проли в пользу австрийцев, этого представления было достаточно. Между ними давно установилось взаимопонимание, и Проли с полной откровенностью выложил все, что ему было известно о братьях Фрей. Но его сведения мало что добавляли к тому, о чем барон уже знал. Республиканские взгляды братьев были притворством чистой воды. Они приехали во Францию с единственной целью – утолить свою жажду денег. Впрочем, свою патриотическую роль они играли отлично. Обоих Фреев хорошо знали в правительстве. С особым усердием братья обихаживали представителей партии Горы, близких к Робеспьеру, который, по мнению Проли, явно метил в диктаторы. Не только Шабо, но и Симон из Страсбурга, и Бентаболь[244]целиком находились под влиянием Фреев, а министр Лебрен, который был в долгу перед братьями, оказывал им покровительство.
Де Бац был разочарован. Сведения оказались не слишком обнадеживающими. Но Андре-Луи не разделял его пессимизма.
– Этого вполне достаточно, чтобы с ними справиться. Мы знаем, что они лицемеры, а совесть лицемера уязвима не меньше проржавленных доспехов.
Проли представил двух заговорщиков ничего не подозревавшему Юнию. С де Бацем он говорил мало, а вот Андре-Луи, прославившийся во времена Законодательного собрания, встретил у него самый сердечный прием. С преувеличенным восторгом Фрей на своем гортанном французском выразил удовольствие по поводу знакомства с человеком, который имеет столь выдающиеся заслуги в глазах всех поборников свободы. Потом он выспренно заговорил о триумфе революции и свержении деспотизма, который так долго топтал своей чудовищной пятой человеческое достоинство. Словом, Юний проявил столько дружелюбия, что Андре-Луи без колебаний нанес ему визит два дня спустя. Братья жили в красивом доме на улице Анжу.
Юний Фрей – елейный господин в грубой одежде, которую он носил из любви к санкюлотам, – выражаясь метафорически, широко раскрыл объятия одному из представителей армии интеллектуалов, пионеров великого движения за свободу Франции от цепей тирании. В таких вот пространных выражениях, в лучших традициях ораторов-якобинцев, бывший банкир приветствовал бывшего революционера. Юний Фрей представил гостя своему младшему брату Эмманюэлю – похожему на мальчишку-переростка, мертвенно-бледному человеку с робкими манерами и высоким голосом. Они с братом составляли странный контраст. Старший выглядел таким зрелым, таким возмужалым, младший казался едва ли не кастратом. С ними также жила сестра по имени Леопольдина, лет шестнадцати от роду, чья женственность, однако, уже расцвела. Невысокая, стройная, с тонкими чертами, кроткими карими глазами и темной косой, уложенной вокруг головы на манер тюрбана, Леопольдина так мало напоминала своих братьев, что невозможно было поверить, что в их жилах течет одна кровь.
Девушке представили Андре-Луи Моро и должным образом известили о его высоких гражданских заслугах, после чего позволили ей подать гостю вина и печенья для подкрепления сил и удалиться. Юний пожелал узнать, не может ли он каким-либо образом услужить гражданину Моро. Эмманюэль вторил брату, словно жидкоголосое эхо.
– Что ж, раз уж вы предлагаете, друзья мои, я воспользуюсь вашей любезностью.
Андре-Луи оглядел массивную мебель комнаты, где они сидели, и отметил, что здесь нет ничего от спартанско-республиканского стиля, отличавшего платье и речь хозяев.
– Механизм, к создателям которого вы великодушно меня причислили, в последнее время стал работать с перебоями, – начал он.
– Увы! – горестно вздохнул Юний. – Человеческий фактор! Можем ли мы ждать совершенства там, где он присутствует?
– Если наши намерения серьезны и искренни, мы должны стремиться к уничтожению всякого несовершенства, где это только возможно.
– Это наш священный долг, – согласился Юний.
– Благороднейшая задача, – поддакнул Эмманюэль, потирая огромные костлявые руки.
– Нам, тем, кто не входит в правительство, – продолжал Андре-Луи, – следует использовать все свои таланты, чтобы направить государственных деятелей в нужную сторону.
– Истинно так. Совершенно верно! – в один голос воскликнули оба брата.
– Франсуа Шабо – ваш друг. Я знаю, он находится под сильным впечатлением от широты – почти космополитической – ваших взглядов. Вы используете свое влияние, чтобы затачивать его, словно нож, для хирургической работы, которая все еще предстоит всем правоверным патриотам.
– Как прекрасно вы выразили эту мысль, – промурлыкал Юний.
– Как совершенно! – воскликнул Эмманюэль.
– В то же время, – мерно продолжал Андре-Луи, – вы используете его ради собственной выгоды.
C Юния в мгновение ока слетело все его елейное благодушие.
– Как так?
– О, но кто станет винить вас? Деньги в таких благородных руках, как ваши, – это благо для человечества. Вы никогда не используете их в недостойных целях. Люди, подобные вам, взяли на себя труд снять повязку с глаз Фортуны. Вашими стараниями ее пресловутая слепота излечивается, и благосклонность ее изливается лишь на достойных. Вот уж действительно священная миссия! И опасности, которые вы навлекаете на себя, исполняя ее, свидетельствуют о вашем исключительном благородстве. Ведь вас могут неверно понять, ложно истолковать ваши намерения. Но что значат эти опасности для людей столь патриотического, столь героического склада?
