поднимает его.) За ваше здоровье! За ваше счастье! (Ставит стакан на место.) А сколько в жизни бывает трудностей, сколько несчастных случаев. Вот у Станко Копривицы электропилой отрезало руку. И мальчонка у него инвалид и еще трое… А на работу не берут без руки. Надо бы помочь ему. Ведь еще молодой и сильный, имел бы образование, мог бы и без руки работать. А пацан его, младший, тот, едва говорить научился, спрашивает: «И почему это, папа, та пила тебе что-нибудь другое не отрезала?!»… У рабочего человека главное — руки. Да и сам Станко верно сказал, когда очнулся и увидел свою культяпку в крови: «Лучше бы я без головы остался…» (Пауза.) Товарищ директор тогда в Зальцбург на стажировку уезжал. Коммерческий директор был всему голова. Он сказал: «Все перемелется…» Верно, вычитал такое где-то… Товарищи, надо бы помочь Станко! Ведь можно же найти какую-нибудь работу человеку без руки. Пусть инвалид. Может, на складе где-нибудь… (Пауза.) А еще трудно было, когда рожала директорова Спаса и когда ребенок умер при родах. Наверно, родился мертвым. Мы все так ждали… Многие из вас этого не помнят. Директор хотел девочку. И все единогласно решили: назовем Трактомиркой. В честь сельского хозяйства! Да… Такое тогда бывало, детей называли разными такими именами. Директорову дочку хотели назвать Трактомиркой. А экономист из планового отдела дал своей дочери имя Металка. В честь металлургии. (Пауза.) И мне говорили: «Роди, Любица, еще одного озорника, назовем его Фергюссоном!..» «Фергюссоны» — это такие трактора были… У Глигича сына Фергюссоном зовут. Знаете вы Глигича?.. Помощник машиниста. Хороший человек. Сейчас ему, конечно, неприятно, что его сына зовут Фергюссоном, а других — Зораном, Гораном, Звонко. Дразнят парня… (Возвращается к тексту.) То, что я сейчас прочту, очень важно. (Читает.) «Может быть, товарищи, вы спросите: «Кто такая Любица Смилякович?» Действительно, кто я? Отвечу: я одна из тысячи работниц нашей фабрики. Ничем не отличаюсь от остальных. Нет у меня никаких особых заслуг. Всю жизнь я работала, работала честно, старалась по мере своих сил. Поэтому меня вдвойне трогает то, что вы сегодня для меня устроили…» (Откладывает текст в сторону.) Что же вы не едите? И не смотрите вы на Любицу, меня дома капуста ждет. Ешьте, потом я соберу со столов. А сейчас отнесу тарелки, которые уже не нужны. Угощайтесь… (Пауза.) Мара Белич — она первой мне сказала об этом. Мара часто звала меня помочь убрать после всяких банкетов. Мы делили с ней то, что оставалось. И мясо, всегда ведь остается. Столы от еды ломились. Все это носила я сыну своему Мичко, потому он и здоровый, как бык… В военкомате его в пример другим ставили. (Пауза.) Вот с армией у него нехорошо вышло… Когда кончил школу, сказал мне, что хотел бы сначала отслужить, а потом уж видно будет, что и как. И я пошла в военкомат. Думала: лучше всего сделать, как положено. Хотела сделать по-людски, ведь человек должен верить человеку. (Пауза.) Товарищ там один хорошо принял. Грех жаловаться. И ликером угостил, грушевым. Сказала ему: «Товарищ начальник, сын у меня вырос. Пришла, говорю, как мать, просить вас: нельзя ли устроить мальчику какую-нибудь приморскую полевую почту или новисадскую. Приморскую — это чтобы парень море увидел. Не было у меня возможности. Дорого, знаете. Ну а Нови-Сад{49} — из-за пончиков. Очень он любит пончики, особенно горячие… Нови-Сад, говорю, близко, меньше часа на автобусе; могла бы я к нему ездить, и пончики бы не успели остыть…» Товарищ этот, с виду умный человек, бывший артиллерист, из Лики родом, говорит: «Будет сделано, сестра. Что касается Нови-Сада — это потруднее. Пусть потерпит парень восемнадцать месяцев без пончиков. Полно желающих в Нови-Сад. Многие хотят, чтобы их дети поближе служили. Есть такие, кому я не могу отказать… А насчет нашего лазурного Ядрана{50}, сестра, не волнуйся: Ядран можно: Пула, Риека, Опатия, Сплит, Дубровник, Улцинь… Где-нибудь там он и бросит якорь…» И до двери меня проводил… Если бы вы только видели, как Мичко обрадовался. В тот же день и плавки себе купил… Через три недели пришла повестка, а в ней — какой-то городок в Боснии. (Пауза.) Только один раз туда и выбралась. Хотела еще поехать, но меня товарищ секретарь не отпустил. Не вы, а тот, Трифунович, который сейчас в тюрьме. Просила его присоединить мне к праздничным еще два дня за мой счет: сынок заболел тогда. А он накричал… Я понимаю. До чего бы мы дошли, если бы всякий, кому взбредет в голову, отпрашивался с работы!.. Не сержусь я на Трифуновича. Читала в газете: на суде он хорошо держался. Честно признал, что покрадывал, но никого не втягивал… (Пауза.) Отвлеклась я… (Продолжает читать.) «Человек живет, пока нужен людям. Жизнь каждого человека — это вечность, потому что вечны люди. Если человек отдает все свои силы тому, во что он верит, такой человек никогда не сможет забыть свое дело. Разрешите и мне с этой высокой трибуны сказать: нет, я не ухожу на пенсию, а остаюсь вечно с вами!..» (Она чувствует одновременно и ложь и правду сказанного.) И я не ухожу на пенсию. И я навек остаюсь с вами… Эх, Аранджел, Аранджел… (Длительная пауза.) Аранджел Йованович Тамбурица. Это он написал эту речь. Для меня. Он сочиняет слова для песен, и для народных и для эстрадных. Знаете, например, вот эту? (Напевает.)
«Одиноко мне на свете,
Ох, душа болит!
Тайна, скрытая на сердце,
Тяжело лежит».
Хорошая песня. Аранджел Йованович — он добрый, сердечный. Еще он сочинил и ту, знаете, о матери на чужбине и о больном сыне… Подарил мне пластинку. (Пауза.) Да, товарищи, Аранджел Йованович Тамбурица написал мне речь. Он здесь, в Белграде, живет… Мои в цехе сказали мне: «Смотри, Любица, не осрамись. Дирекция решила провожать каждого из нас торжественно. Нехорошо, если ты пойдешь не подготовившись…» И тут я вспомнила про Аранджела. Он и раньше мне помогал… Я ему квартиру убирала по выходным. Зарабатывает он хорошо. Образованный. И душевный такой. Всегда дает больше, чем договорились… И ласковое слово всегда на дорожку. (Пауза.) Правда, не все я у него поняла… Говорю: половину понимаю, половину — нет. А он мне: «Я и сам не все понимаю… Самое главное, говорит, — это то, что ты их удивишь, оставишь хорошее впечатление». Он так думает. А я… «Это, — сказал он, — растрогает их… Еще лучше подарок тебе приготовят…» (Читает текст.) «Я уношу
