Здесь к месту будет напомнить единственное упоминание об этих событиях в подцензурных мемуарах Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Написано это было примерно в ту же пору, когда писатель рассказывал о событиях начала 1953 г. Б. Г. Биргеру, написано осторожно, так, чтобы хотя бы эти несколько фраз прошли не изуродованными через цензуру — ни слова не говоря о существе дела, лишь намекая понимающему читателю. Рассказав про начавшуюся в советской прессе оголтелую антисемитскую кампанию в связи с делом врачей, Эренбург написал: «События должны были развернуться дальше. Я пропускаю рассказ о том, как пытался воспрепятствовать появлению в печати одного коллективного письма. К счастью, затея, воистину безумная, не была осуществлена. Тогда я думал, что мне удалось письмом переубедить Сталина, теперь мне кажется, что дело замешкалось и Сталин не успел сделать то, что хотел. Конечно, эта история — глава моей биографии, но я считаю, что не настало время об этом говорить»[1218].
Этот абзац (теперь, когда известно, о чем в нем идет речь, достаточно внятный) был опубликован и прокомментирован нами в первом бесцензурном издании мемуаров 1990 г., а тогда, в 1964–1965 гг., цензура не пропустила его, и в новомировской публикации мемуаров появился существенно более туманный абзац (коллективное письмо в нем не упоминалось вообще, отсутствовала и оценка готовившегося акта): «Февраль оказался для меня очень трудным, о пережитом мною я считаю преждевременным рассказывать. В глазах миллионов читателей я был писателем, который мог пойти к Сталину, сказать ему, что я в том-то с ним не согласен. На самом деле я был таким же „колесиком“ и „винтиком“, как мои читатели. Я попробовал запротестовать. Решило дело не мое письмо, а судьба»[1219]. Редакция журнала предлагала Эренбургу снять процитированные здесь и разрешенные цензурой строки: все равно-де непонятно, о чем идет речь, но он настоял на сохранении этого упоминания, надеясь, что внимательные читатели хотя бы задумаются над его словами. (Заметим, что в книге Костырченко «Тайная политика Сталина» дается ссылка именно на обкорнанное цензурой изложение событий, а не на полный текст мемуаров.) Важно подчеркнуть, что не готовившуюся публикацию коллективного письма Эренбург называет «затеей, воистину безумной», а, разумеется, то, что должно было последовать за ней, угрозу чего он сразу ощутил.
В записках Биргера далее говорится: «Получил ли Сталин его письмо и сыграло ли оно хоть какую-нибудь роль во всей этой истории, ИГ не знал». Точно не знал, но безусловно догадывался. Теперь мы знаем точно: Сталину письмо Эренбурга вручено было (вплоть до 17 февраля он приезжал в Кремль и работал в своем рабочем кабинете, в частности, 2, 7, 16 и 17 февраля принимал там Маленкова[1220]; некоторые члены Политбюро регулярно, вплоть до 1 марта, посещали вождя на ближней даче). Именно с ближней дачи 10 октября 1953 г. письмо Эренбурга поступило в архив Сталина (теперь Президентский архив РФ.) — сегодня это факт установленный[1221].
Письмо Эренбурга Сталин прочитал. Его первая реакция была эмоциональной: сообщить писателю Эренбургу, что его подпись под письмом в редакцию «Правды» товарищ Сталин считает необходимой. Но, как можно понять из дальнейших событий, над письмом Сталин продолжал раздумывать и форсировать его публикацию не стал.
Указание товарища Сталина Эренбургу было передано, и он ему подчинился.
Приведу здесь записанный мною рассказ Али Яковлевны Савич, вдовы ближайшего друга Эренбурга Овадия Герцовича Савича[1222]. В один из февральских дней 1953 г., когда Савичи были в гостях у Эренбургов в их московской квартире, Илью Григорьевича срочно вызвали в «Правду». Уезжая, он сказал Савичам: «Не уходите», и они остались ждать его возвращения. Эренбург вернулся поздно и совершенно подавленный. Он сказал, вытирая ладонью лоб (что делал всегда в минуты сильных переживаний): «Случилось самое страшное — я подписал…». Рассказав это, А. Я. Савич почувствовала, что я ей не поверил. Зная тогда воспоминания Эренбурга и содержание черновиков его письма Сталину, я действительно счел рассказ Али Яковлевны какой-то аберрацией ее памяти и даже не включил его в беловую машинопись ее воспоминаний. «Боря, вы мне не верите? — печально спросила А. Я. — Я помню это, как сейчас». Много позже, когда от надежного человека мне стало известно, что подпись Эренбурга в подписных листах действительно имеется, стало понятно, что рассказ Али Яковлевны отнюдь не противоречит тому, что я знал тогда. Сперва я решил, что Эренбург подписал второй вариант письма в «Правду» (о нем речь впереди) и не мог понять, почему он так убивался, поставив под ним свою подпись. И лишь когда я в 2005 г. своими глазами увидел в РГАНИ подписной лист, на котором было собственноручно выведено: «Илья Эренбург, писатель»[1223], и убедился, что подписные листы относятся именно к первому варианту письма в «Правду», я поверил рассказу Али Яковлевны во всем его трагизме, и мне стало грустно, что я уже не могу сообщить ей об этом. Скажу еще, что на подписных листах проставлены подписи всех лиц, о которых ходили устойчивые слухи, что они письмо не подписали (возможно, их подписи были поставлены не сразу) — и Рейзена, и Ерусалимского, и Крейзера, и Дунаевского…
Подписные листы — важный документ в этой истории, и о них стоит сказать подробнее. Всего подписных листов шесть. Их первоначальная нумерация в середине верхней строчки тщательно зачеркнута, новая нумерация начинается с л. 180 (листы 173–177 — текст первого варианта письма в «Правду», листы 178 и 179 — отпечатанные на машинке фамилии подписантов, начиная с Драгунского). Порядок расположения подписей от руки ничего общего с порядком расположения подписей в верстках и машинописях не имеет. Подписи ставились на нелинованных листах отнюдь не плотно и не нумеровались. На листе 180 — десять подписей, начиная с академика С. И. Вольфковича, кончая академиком И. И. Минцем[1224]. На листе 181 — девять подписей: генерал-полковник А. Д. Цырлин, генерал-лейтенант С. Д. Кремер, дважды Герой ДА. Драгунский, начальник цеха С. В. Лившиц, композитор Ю. С. Мейтус, поэтесса М. И. Алигер, министр Д. Я. Райзер, генерал-полковник, министр Б. Л. Ванников, писатель И. Г. Эренбург. На листе 182 — девять подписей от академика И. А. Трахтенберга до академика Л. Д. Ландау. На листе 183 — девять подписей от артиста М. И. Прудкина до конструктора М. И. Гуревича. На листе 184 — восемь подписей от учителя Д. Я. Райхина до сталевара Д. Л. Харитонского. На листе 185 — три подписи от зав. РОНО в Москве К. И. Золотаря до директора Коломенского завода тяжелого станкостроения Н. Э. Носовского. На листе 186 — восемь подписей от генерал-полковника Я. Г. Крейзера до врача О. А. Чурлионской. Всего 56 подписей (в машинописи значатся 57, но подпись Кагановича стоит на отдельном экземпляре письма).
