не было, если не считать дельтапланы синоби.
— Слушай, переводись в мой третий полевой отряд. По штату должно быть пять летчиков, а нас всего трое, — предложил он.
— Да я бы с удовольствием, но кто разрешит⁈ — попытался отбиться, не сразу поняв, какие выгоды несет служба в авиации.
— Утром сходим в штаб, и я все улажу, — пообещал он. — Ты же готовый пилот и Георгиевский кавалер! Такому не откажут!
И я подумал, а почему нет⁈ По крайней мере, спать буду не в блиндаже и питаться нормально. К тому же, появится возможность улететь далеко от войны, не пересекая моря.
156
При всём при том, что большая часть старших командиров плохо представляют, как надо использовать авиацию, ставя порой перед ней невыполнимые задачи, отношение к летчикам предельно позитивное. Они обитатели небес, которым позволено многое из того, что запрещено другим, и пойти им навстречу — долг и честь каждого офицера. Тем более, что просьба плевая — перевести какого-то штабс-капитана артиллерии в летчики. Процесс был тут же согласован с начальником корпуса генералом от инфантерии Берхманом, который лично наложил резолюцию на мой рапорт о переводе в Севастопольскую офицерскую школу авиации. Я ведь вернусь служить к ним, но в другой, более важной роли. Артиллеристов выпускают два училища по несколько сотен каждый год, замену мне быстро найдут. Запрещено отправлять в школу старших офицеров, начиная с капитана.
Сделав все остальные дела, нагрузив вьючных лошадей покупками и получив в попутчики замену — подпоручика Адрича, закончившего летом Константиновское артиллерийское училище, мы отправились через день в Первый дивизион. У меня потрескивала голова, потому что вечером посидел с компанией летчиков в ресторане. Если они летают так же, как пьют, тогда смерть немецким оккупантам.
Как по заказу, потеплело. Снег без скрипа вминался под копытами лошадей. Его хорошо укатали за предыдущие дни. Добрались до цели в самом начале вечерних сумерек, когда дивизион заканчивал ужинать. Я вручил полковнику Кропоткину приказ командарма. Прибывший со мной подпоручик Андрич представился. Замена была явно неравноценной.
— Оставлю вам дальномер и буссоль, — уравнял я чаши весов.
— А почему раньше не говорили, что вы пилот? — поинтересовался начальник дивизиона.
— Никто не спрашивал, а хвастаться не приучен, — скромно ответил я.
На самом деле я говорил командиру батареи, когда только прибыл на службу, но мне то ли не поверили, то ли не обратили внимания.
В самом большом блиндаже устроили прощальную вечеринку. Я привез бочонок, в который перелили ведро (мера жидкости в двенадцать литров) вина — шестнадцать бутылок по семьсот пятьдесят грамм. Все желающие не поместились, поэтому младшие офицеры надолго не задерживались, уступая место товарищам. Столько хороших слов, как в этот вечер, я давно не слышал о себе.
Утром в сопровождении трех нижних чинов отправился верхом в Ровно. Прибыли в девятом часу вечера. В штабе корпуса у дежурного офицера, тоже капитана, но толстого и сонного, будто отсыпается после ночевки в казарме, получил проездной документ «Предъявителю сего, штабс-капитану (имярек)… выдать бесплатный билет в вагоне второго класса….» и разрешение для нижних чинов на ночевку в казарме. Они проводили меня до вокзала — одноэтажного и сравнительно нового каменного здания, выгрузили и отнесли в буфет в зале ожидания мое барахлишко, сильно убавившееся, потому что спальный мешок и одеяло оставил капитану Кретилину, с которым сдружился еще вольноопределяющимся во время лагерного сбора. Я вручил солдатам Буцефала и выдал по рублю на ужин.
В кассе сидел такой же полусонный толстяк, как в штабе, но получавший намного меньше за одинаковый труд, громко сопя, точно таскал мешки с так любимой здесь картошкой, выписал мне за доплату билет в вагоне первого класса от станции Ровно сразу до Севастополя и проинформировал, что поезд «Ровно-Сарны» отправляется в семнадцать минут первого ночи, посадка начинается за двадцать минут.
После чего я засел в буфете, где все было просто и дешево. Впрочем, пиво оказалось свежим и довольно приличным. Я медленно цедил его, вспоминая советские временна, когда, находясь в академическом отпуске в мореходке, зависал в баре, расположенном через дом от моего. Денег было мало, поэтому, отстояв очередь, покупал две полулитровые кружки из толстого граненого стекла, наполненные пенным напитком, по цене двадцать четыре копейки каждый, и располагался за высоким, по грудь, круглым, металлическим, одноногим столиком. Ни официантов, ни низких столиков и стульев при социализме не полагалось. Пива на всех не хватало, и так выжрут. Не успевал допить второй, а то и первый, как приходил кто-то из друзей-приятелей, возвращавшихся со смены в шахте, и покупал для себя и меня. В то время была теория, что пиво помогает смыть в горле угольную пыль, защитить от силикоза. Я переливал пиво из принесенной им кружки в свою, как было принято, чтобы не облизывать еще одну, и уборщица тут же забирала пустую, потому тары тоже не хватало, а очередь ждала. Угощавший с черными от поблескивающей угольной пыли бровями и ресницами выдувал одним глотком полкружки, после его трепались обо всем и ни о чем. Походил следующий, брал пиво на всех, присоединяясь к нам. Шахтеры зарабатывал по советским меркам слишком много, раз в пять больше простого инженеришки и в десять — уборщицы, но деньги девать было некуда. Дефицит правил бал. Плановая экономика не справлялась с запросами граждан трехсотмиллионной страны, потому что они, по мнению этих экономистов, менялись в зависимости от отсутствия какого-либо товара: как только чего-то становилось меньше, так сразу требовалось всем.
Пассажиры первого и второго класса ехали в одном вагоне, разделенным на две равные части. В первой от паровоза купе двухместные, во второй — четырехместные. Вагонов третьего класса было два, а за ними пять серых четвертого для перевозки войск, сейчас заполненные ранеными, которых начали грузить где-то за час до отправления, привозя на санях. Кроме меня, в вагоне было еще шесть пассажиров, все в «желтой» половине. Я прилег на мягкий, сильно потертый диван, накрылся шинелью и тут же вырубился. На фронте нарабатываешь способность спать, когда появляется возможность и где угодно.
— Ваше благородие, подъезжаем, — растолкал меня проводник — пожилой мужчина с длинной бородой, подстриженной клином.
На станцию Сарны прибыли ночью в три часа двадцать три минуты. Каменное одноэтажное здание вокзала казалось копией ровненского. Два года назад это было забытое богом местечко, а сейчас важный стратегический пункт, в котором расположены казармы, склады боеприпасов и другого снабжения, госпитали. Поезд из Ковеля до Киева, где пересяду в прицепной вагон курьерского поезда, который в Курске добавят к следующему
