откапывались, открывались исторические тайны старого Радуля. Сквозь толпу ему удалось пробраться к самому краю ямы, и то, что он увидел на крышке гробницы, заставило его тут же забыть все обиды.
Впоследствии он говорил, что в первую минуту его больше всего поразила тишина. Ведь толпа собралась человек в пятьдесят, тут были и шумливые ребятишки и любившие погуторить женщины и старушки. И все-все, даже малыши, молчали и стояли, точно окаменев.
На белокаменной крышке гробницы были изображены во весь рост две фигуры.
Одна — мужская, в длинном плаще с одной застежкой у вышитого ворота. Камнесечец изобразил, несомненно, воина, витязя, в остроконечном шлеме-шишаке; под плащом виднелась кольчуга, а ниже кольчуги вышитое, несомненно богатое одеяние. В правой поднятой руке витязь держал копье, в левой — щит с изображением барса, вздыбленного в прыжке. Безбородое мужественное лицо воина было повернуто к зрителям, маленькие губы плотно сжимались, каменные очи смело глядели вперед.
По левую руку витязя находилось изображение молодой, с тонкими чертами лица женщины. Ее одежда была длинной, в ниспадающих складках. Долото камнесечца прострочило мелкую, точно жемчужную, вышивку на свисающих рукавах, на плечах, на кокошнике, высовывающемся из-под покрывала. Женщина держала правую руку на груди, левую опустила вниз. Лицо ее светилось бесконечной нежностью и печалью.
Словно какое-то внутреннее сияние исходило от обеих белокаменных фигур. Они были прекрасны именно этой внутренней, потусторонней красотой. О такой красоте не говорят, на нее только глядят, вглядываются в нее и молчат, молчат…
— А вот как их звали… — нарушил молчание Федор Федорович.
Он нагнулся и показал на малопонятные для остальных присутствующих высокие славянские буквы на конце крышки. У ног витязя едва различались две буквы: «А» и «Л». У ног его жены также две буквы: «М» и «Р».
— А ведь на церкви, на одном камне выбито граффито. Вы помните? Там тоже буквы «А» и «Л». Вы помните? — Игорь, забыв, что он командир отряда, дергал Федора Федоровича за рукав.
— Помню, отлично помню, — отвечал тот. Он прочел буквы вслух и сказал: — Его звали Алексей или Александр, ее звали Мария.
К нему обратился Иван Никитич:
— Может быть, гражданин ученый, вы разъясните народу, какое историческое открытие сделано.
— Сейчас расскажу, — ответил Федор Федорович.
Продолжая стоять на дне ямы, рядом с гробницей, он заговорил, глядя на всех снизу вверх:
— Белокаменную плиту возле церкви со скачущим витязем, очевидно, не все успели повидать. Там начертано: «Великий князь Константин». Здесь, видимо, Алексей, а не Александр.
Он рассказал о Константине, о его братьях, как они пошли войной один на другого после смерти своего отца, рассказал, как Константин занимался строительством, как собирал книги…
— По обычаям тех времен, на том камне, что возле церкви, начертано не имя дружинника, а имя князя, кому дружинник служил, — продолжал рассказывать Федор Федорович. — Но Вы видите — и на том камне, и здесь на гробнице изображен один и тот же витязь. Черты лица и одежда одни и те же, в этом нет никаких сомнений. И там, и здесь на щите изображен барс, вздыбленный в прыжке. Это герб великого княжества Владимирского. Но ведь точно известно, что князь Константин похоронен внутри Успенского собора города Владимира. Надпись на соборной белокаменной плите надгробия о том свидетельствует. А витязь, который служил Константину, не имел своего герба. Он похоронен здесь. Все сходится, согласно нашим находкам и согласно преданию. Витязь жил тут, в вашем селе, и начал строить из белого камня. И когда каменщики выложили нижние ряды камней, то он начертал на одном из них первые две буквы своего имени.
Далее Федор Федорович объяснил, что такое граффито. Потом он поднял правую руку, указал ею по направлению к церкви и заговорил особо торжественным голосом:
— И там на стене, и здесь на камне начертаны одни и те же буквы «А» и «Л». Я вам, жителям древнего Радуля, открою сейчас вашу тайну: похороненный витязь — Александр или Алексей — сам был зодчим, сам был мастером, искусным и хитроумным. Когда камнесечцы долотили камни, когда каменщики выводили стены, он стоял в стороне и, держа в руках маленькую деревянную модель, наблюдал, как поднимается не то здание, не то терем, не то церковь — все выше и выше. «Измечтана всею хитростью», — говорится в летописи. Слова-то какие жемчужные! Любой русский поэт позавидует такому волшебному сочетанию слов. Начал зодчий — тот витязь — строить и не достроил. И он и его жена умерли одновременно от какой-то злой болезни. И тогда устрашенные камнесечцы прекратили строить. И последнее, что они успели создать, была эта белокаменная гробница с изображениями обоих умерших на крышке. Летописи упоминают, что неизвестная болезнь, называвшаяся черной немочью[18], подкосила многих людей на Руси в 1218 году. В том же году умер и князь Константин; отчего он умер, неизвестно. Как звали витязя? Алексей или Александр? Я хочу думать, что Алексей, даже более того — в летописях упоминается дружинник Константина Алеша Попович, тот, о ком былины слагались. Вот чьи останки найдены нами! Предвижу, мои ученые коллеги будут требовать более точных доказательств. Увы, их у меня нет, есть только догадки.
— А я всецело присоединяюсь к вашей теории, гражданин ученый специалист, — неожиданно сказал современный радульский Алеша Попович.
— А нам все одно, как их звали, — отозвалась из толпы бабушка Дуня. — А вот про их любовь великую мы помним и знаем. Малой девчонкой росла, а старухи наши про ту любовь нам сказывали. А теперь мы сами своими глазами увидели гроб белокаменный, где они, сердешные, вместе покоятся.
— И эта их любовь — самое главное, — раздумчиво добавила Настасья Петровна.
— Да, мы не знаем, как они тут жили, — подхватил Федор Федорович, — как жили в окружении вашего раздолья. — Широким жестом он окинул рукой и село, и белую церковь на горе, и ближние леса, и поля, и дальние заклязьменские просторы. — Мы можем только догадываться о той жизни тринадцатого столетия, — продолжал он. — Но раз до нашего времени, через семь с половиной веков, сквозь грандиозные события истории дошло то предание о любви прекрасного витязя и его жены, значит, воистину была их любовь, как у сокола с соколицей… Надо бы крышку поднять, — добавил он после некоторого раздумья.
Алеша и Илья Михайлович еще стояли внизу по сторонам гробницы. Иван Никитич к
