Иоганн кивнул и взял на руки Сатану. Он и сам не собирался впредь приближаться к Нюрнбергу, гнезду той зловещей секты.
Фауст обошел повозку. Карл установил там высокий дощатый короб. Использовать латерну магику стало слишком опасно. Всюду пылали костры, и церковь вынуждена была обороняться как от ложных проповедников, так и от бунтарей с чистыми устремлениями. Мир, казалось, покоился на пороховой бочке и в любой момент мог взлететь на воздух. Иоганну не хотелось закончить свои дни на костре, обвиненным в колдовстве. Кроме того, кукольный театр нравился ему больше – он давал массу пространства для фантазии.
И не напоминал о том, какая судьба постигла Маргариту.
Башню в предгорьях Альп Фауст также обходил стороной, опасаясь встретить там Тонио. В кошмарах наставник стоял на платформе и наблюдал за миром через трубу, которая была сейчас у Иоганна. Глаз его при этом был величиной с луну.
Я вижу тебя, Иоганн… Всегда, каждодневно… Тебе от меня не уйти… Еще семнадцать лет…
– Подходите! – созывала Грета людей звонким голосом, как научил ее Иоганн. – Узрите удивительные путешествия доктора Фауста по самым дальним странам! – Ее мелодичный голос словно околдовывал зрителей. – Узрите доселе не виданные чудеса!
Грета очень полюбила их театр и называла его кукольным домом. Карл раскрасил ящик пестрыми цветами и расписал рисунками дальних стран. В нем имелся красный занавес, несколько кулис, а свет от масляной лампы был подобен солнцу в пустыне. Иоганн с одобрением смотрел на картины Вагнера. Одни изображали знойные земли Востока, на других раскинулись дальние земли, названные не так давно Америкой, в честь флорентийского мореплавателя, который считал, что открыл новый континент. Карл нарисовал зеленеющий лес и маленьких людей с копьями, верхом на драконах.
Иоганн невольно хмыкнул. Как артист Вагнер не стоил ломаного гроша, но обладал другими несомненными талантами. Однако его порою сбивал с толку взгляд Карла, в котором таилось нечто большее, чем просто почтение. Однажды Вагнер даже произнес его имя во сне. Фауст, о, милый Фауст… Иоганн не стал заговаривать об этом, опасаясь смутить юношу.
Перед маленькой сценой стояли скамьи, составленные из кирпичей и сучковатых досок. Три или четыре десятка человек уже дожидались представления. Все зачарованно смотрели, как Грета жонглирует пятью шарами, завлекая еще больше народу. Иоганн кивнул с одобрением. В свои пятнадцать лет Грета показала себя одаренной артисткой. Она даже умела играть на волынке. Их представления не вызывали той сенсации, как во времена, когда Фауст использовал латерну магику. Они были скромны и не так зрелищны, но люди все равно радовались.
И вместе с ними радовался Иоганн.
Карл уже спрятался за ящиком. Грета подхватила один за другим мячи, и они как по волшебству исчезли под ее платьем. Некоторые из мужчин отпускали шуточки и показывали недвусмысленные жесты – уже сейчас Грета обладала притягательными формами. Порой она напоминала Иоганну Саломе, ненасытную танцовщицу, которая когда-то околдовала его во время путешествия в Венецию… Возможно, однажды он снова кого-нибудь полюбит, но сейчас ему хватало любви к своей дочери.
– Смотрите же, как я, доктор Фаустус, в своих странствиях по Африке одолел льва силой одной лишь белой магии! – возвестил Иоганн, стоя рядом со сценой.
Он выступал в роли рассказчика, в то время как Грета с Карлом занимались куклами.
На фоне пустыни появился лев с пышной гривой и так взревел, что зрители дружно вскрикнули. Затем вышла вторая фигурка, в которой угадывался доктор Фауст в своем звездном плаще и черной шляпе.
– Страшный зверь! – раздался голос Вагнера. – Вот, выпей моего териаку!
Фауст бросил во льва маленький флакон. Зверь зашатался как пьяный и в конце концов утробно заурчал и рухнул. Зрители смеялись и аплодировали.
– А однажды мне довелось встретить прекрасную Елену, – продолжал Иоганн. – Я похитил ее из Аида, где она томилась со времен Трои и мечтала попасть в Париж!
Появились новые кулисы, изображающие языки пламени. На сцену вышла принцесса с белыми волосами и горько зарыдала.
– О, горе мне! – послышался голос Греты. – Сам дьявол увлек меня в ад, и никогда мне не увидеть прекрасного Парижа!
Люди вздыхали, кто-то хихикнул. И вот справа появилась фигурка Фауста, на этот раз с книгой в руках.
– Я освобожу тебя, прекрасная Елена, – произнес Вагнер. – Мое заклятие способно повергнуть даже дьявола!
– Ха, это мы еще посмотрим! – продолжал Карл измененным, зловещим голосом.
В следующий миг раздался жестяной гром, и из глубины сцены появился дьявол. У него были козлиные рога и длинный хвост. Поднялся дым, в воздухе запахло серой. Зрители вскричали от испуга.
– Теперь вы оба останетесь в аду! – прорычал дьявол и потащил за собой Елену. – Вы теперь мои!
Фигурки сцепились, и зрители принялись освистывать сатану.
– Испытай же силу магии! – выкрикнул Фауст. – Это моя книга заклятий! Vade Satanas! [47]
С этими словами он врезал дьяволу книгой по носу, и тот с воем исчез. Зрители ликовали. Занавес опустился, Грета с Карлом вышли вперед и поклонились.
Иоганн улыбался и задумчиво смотрел на фигурку дьявола в руках Вагнера. Дешевая кукла в красном наряде, с рогами из жести и косматым хвостом. Потешная фигурка, осмеянная крестьянами и побежденная.
Но в глубине души Фауст сознавал, что дьявол еще вернется в его жизнь.
Фауст в моей жизни, или Вместо заключения
Эта книга своим появлением обязана режиссеру немого кино Ф. В. Мурнау, моему школьному учителю Курту Вайсу и Немецкому профсоюзу машинистов. Почему? Думаю, будет лучше зайти издалека…
Мне было лет шесть, когда я увидел по телевизору шедевральную картину Мурнау «Фауст – народная сага». Я остался один дома и беспорядочно переключал каналы, как это обычно делают дети. Зловещие черно-белые образы дьявола в развевающемся плаще, раздутых жертв чумы и старика, бредущего сквозь туман, – все это произвело на меня неизгладимое впечатление. (Это предупреждение всем родителям, которые считают, что детей с раннего возраста следует приобщать к искусству. Искусство способно вызывать кошмары!)
В начале фильма на экране появилось слово «Фауст», написанное готическим шрифтом. Я долго думал, что бы это значило, и мне почему-то всегда представлялся врезающийся в лицо кулак [48]. Только позже я узнал, что так звали того самого старика, который потом помолодел и влюбился в девушку по имени Гретхен. Любовная линия меня в то время мало интересовала. Меня завораживал образ дьявола, клубы тумана и жуткие гримасы эпохи немого кино. До сих пор я не могу устоять пред магическим притяжением этих фильмов.
