Из повозки появился Карл с тяжелым ящиком в руках, в котором лежали запечатанные бутылочки. Теперь Вагнер готовил териак по собственному рецепту: из можжевельника, корня горечавки, малой толики белены и большого количества крепкого спирта. И пойло имело невероятный спрос! Людям также нравились расписанные Вагнером полотна, которые висели по бортам повозки. На них были изображены огнедышащие драконы, гигантские моллюски, люди с волчьими головами и львы со скорпионьими хвостами. Всех этих существ легендарный Фауст встречал в своих странствиях, и о каждом из них имелась своя история. Вагнер по праву гордился своими рисунками. Может, они были не столь превосходны, как полотна Альбрехта Дюрера или Леонардо да Винчи, но люди смотрели на них, затаив дыхание, и на краткий миг погружались в иной, чуждый им мир. А чего еще оставалось желать художнику?
Пока Вагнер резво раздавал флаконы с териаком и собирал плату, Иоганн по одному приглашал к себе зрителей, чтобы прочесть им будущее по ладони. Как правило, он говорил о радостных событиях, о богатом урожае или скорой женитьбе – и никогда не пророчил близкую смерть, даже если видел ее на линиях. И никогда не пытался прочесть собственное будущее.
Единственное, что имело значение, – настоящее.
– Поклон вам, почтенный доктор… Можно обратиться? – К повозке подошла тучная крестьянка. Голос у нее дрожал от благоговения. Она протянула ему руку, отмеченную тяжелым трудом. Ладонь была изрыта линиями и ямками, как пересохшее поле. – Мой верный Ганс год как умер, – сказала она негромко. – У меня не осталось никого, кроме дочки Эльзы. Чего нам ждать в грядущие годы?
– Хм, давайте посмотрим…
Иоганн склонился над ладонью и присмотрелся. Зрение у него было уже не то, что раньше, к тому же под стеклянным глазом постоянно чесалось. Этот глаз, работы венецианского мастера, обошелся ему в целое состояние. Теперь взгляд его казался еще более пристальным и зловещим. Раны в глазнице и на правой руке благополучно зажили, в том числе стараниями Вагнера. А на правой руке Фауст носил кожаную перчатку с искусственным пальцем. Несмотря на заботу и уход, после бегства из Нюрнберга он три недели пролежал с лихорадкой и лишь чудом выкарабкался. Теперь лишь изредка слабый зуд напоминал о мизинце, потерянном год назад в Нюрнберге.
Первая жертва…
– Я вижу благополучное лето и богатый урожай, – проговорил Иоганн и провел по линии на ладони. – Линия жизни у вас широкая и глубокая, как Рейн.
Он изучал ладонь толстой жалостливой крестьянки, но мысли его вновь возвращались к событиям в Нюрнберге. Тонио с тех пор не появлялся в его жизни, и Иоганн ничего о нем не слышал. Он по-прежнему не вполне сознавал, что же тогда произошло; воспоминания о той зловещей ночи словно подернулись туманом. Вероятно, причиной тому стало действие черного зелья и перенесенная лихорадка.
Возможно, что он и не хотел вспоминать о ритуале, который Тонио совершал со своими подручными, и о своей роли в нем.
Неужели в это безумие были вовлечены патриции Нюрнберга? Неужели они всерьез надеялись привести дьявола на Землю?
Или дьявол уже давно был среди них?
– Линия головы прямая, как стрела в полете, – продолжал Иоганн загадочным голосом. – Это говорит о крепкой хватке. Вы сами можете управиться с хозяйством.
– Это верно! – Крестьянка кивнула. – Вы и впрямь провидец!
Фауст усмехнулся себе под нос. Он с ходу мог определить, что хотят услышать от него люди, мог рассказывать им небылицы и при этом думать о своем…
После их бегства в Нюрнберге перестали пропадать дети. Об этом Иоганн узнал от путников. Он чувствовал облегчение, хотя до сих пор не понимал, какую роль сыграл в этом деле. Почему Тонио избрал именно его? Почему считал его особенным? Только из-за кометы, которая появляется раз в семнадцать лет? Иногда Фауст просыпался с криком посреди ночи. Ему снился рыцарь, тот самый француз, чье имя Иоганн никогда больше не упоминал.
В эти минуты ему вспоминались слова, которые Тонио произнес той ночью в крипте. Много позже Иоганн задумался над их значением, и с той поры они не выходили у него из головы.
Потому что ты сам – сын великого мага…
Мама никогда не рассказывала ему о настоящем отце. Отчим говорил про бродячего схоласта и артиста, и это все, что знал Иоганн. Неужели Тонио был знаком с его отцом?
Сын великого мага…
– Карл установил кукольный дом, люди дожидаются представления. Дядя, ты пойдешь?
Иоганн оторвался от ладони. Он до сих пор чувствовал себя неловко, когда Грета так его называла. Он вскинул голову – и увидел ее жизнерадостное лицо с неизменной улыбкой матери и черными, загадочными глазами отца. В свои пятнадцать лет Грета была уже взрослой девушкой, крепко сбитой, с золотистыми волосами до плеч. Лицо ее было усыпано веснушками, отчего девушка всегда казалась несколько своенравной.
Пережитый кошмар мало на ней отразился – возможно и потому, что Грета мало что помнила. Иоганн сказал ей, что в тюрьме ее опоили, чтобы она стала сговорчивее для допроса. Они с Вагнером и Валентином вызволили ее. Все, что происходило в те часы, казалось ей лишь дурным сном.
Иоганн не стал говорить ей, что на самом деле произошло с Валентином.
– Всё в порядке? – спросила с улыбкой Грета.
– Да… конечно, – не сразу ответил Иоганн. – Просто мне нужно сосредоточиться на предсказании, узор на ладони не самый простой.
Крестьянка трепетно кивнула.
Вечерами у костра Фауст рассказывал о Валентине, как о старом друге. Когда они освобождали Грету, его пронзили копьями стражники. Грета не знала себя от горя, но понемногу смирилась с потерей. И теперь называла дядей Иоганна.
Когда-нибудь он расскажет ей правду. Вот только не знал, когда.
– И… у вас будет внук, – неожиданно завершил он сеанс хиромантии и похлопал крестьянку по спине. – Крепкий внучок. Он возьмет хозяйство в свои руки.
– Когда? – дрожащим голосом спросила та.
– О, уже этой осенью, будьте уверены…
– Но моя дочь еще даже не беременна!
– Вы так в этом уверены?
Иоганн ухмыльнулся и оставил крестьянку переваривать новость.
Он спрыгнул с повозки, и Сатана облизнул ему руку. Пес терпеливо дожидался хозяина и теперь семенил следом. Сатана вырос в настоящего зверя и в холке доставал Иоганну до пояса. Суеверным крестьянам он представлялся исчадием ада.
Когда комтур Вольфганг фон Айзенхофен узнал, что Иоганн спешно покинул Нюрнберг, то послал за ними рыцаря Эберхарта.
– Подарок от комтура, – проворчал Штрайтхаген и брезгливо протянул ему брыкающегося пса. А затем отдал им и ящик с книгами и подзорной трубой. – Его светлость убежден, что не к добру оставлять у себя вещи колдуна. И в особенности его пса. Он только попросил вас не возвращаться больше в Нюрнберг.
