После долгого молчания Птолемей горько прибавил:
— Я не сумел стать тебе даже другом!
О какой дружбе может идти речь, если в отношениях нет откровенности. О какой откровенности может идти речь, если ты любишь женщину, которая не любит тебя.
— Мы друзья…
Она это действительно сказала или ему показалось?..
Однажды Таис выразила желание ненадолго уйти в пустыню. Неарх, бывший за старшего, предложил себя в попутчики, но Таис хотела полного одиночества, и критянин понял ее. К тому же это было ее первое желание за несколько лет, что радовало само по себе. Так, оставив домочадцев в беспокойстве, Таис с двумя рабами и постаревшим Адонисом отправилась в страну миражей.
Звезды мерцали из прабытия. Таис слилась с пустыней и небом, растворилась в них, отдала им себя без сомнений и страха. Она перестала думать и чувствовать, и в нее вошел покой и ощущение вечности. Ее судьба, страдания на время отступили на второй план, и она ощутила себя всего лишь одной из миллиардов песчинок в океане песка, — ничтожным, тленным, суетным созданием, живущим под бесконечной чернотой вечного космоса, полного бесчисленных высших миров. ОН всегда любил пустыню: там приходят думы, видения, ответы на сложные вопросы. Он где-то там. Он привел ее сюда. О да, он где-то там. Она почувствовала это по тому, что ей стало лучше. Он есть, он — где-то там…
Нет реальности кроме той, которая живет в нас.
Когда-то она хотела войти в него и жить в нем. Получилось иначе — он вошел в нее и жил в ней. И так останется до тех пор, пока она будет помнить и любить его.
Вернувшись, Таис возобновила посещение храмов, занятия рисованием, музыкой, стала нежней и терпеливей относиться к домашним, но по-прежнему не пела, не танцевала и не плавала.
…Но, признаюсь, опасаюсь и я двух чудовищ на свете:
Ястреба в небе и кошки — великое с ними нам горе.
Это напасти все страшные,
Наистрашнейшая — кошка.
Таис в беседке читала детям «Войну мышей и лягушек». Леонтиск пристроился рядом, прислонившись к ее груди, и тихонько посмеивался: «Какие глупости мышонок говорит, что страшнее кошки нет зверя!» Лаг сидел на подстилке и рисовал. Там же, щурясь от солнца, лежал Птолемей. Со стороны это благолепие казалось семейной идиллией, и Таис взглянула на это со стороны.
— Все, я устала читать. Остальное — завтра, — сказала она решительно.
Три пары карих глаз обратились к ней с безмолвной мольбой, но она отложила книгу.
— Ну что, солнышко, готова твоя картинка? — спросила она Лага.
Тот подбежал к ней со своим пергаментом. На нем был изображен зверь с четырьмя ногами и хвостом. На мышь — героя повествования, он походил мало.
— Это конь?
— Ну что ты, мама! Это Адонис, наша собака. — Дети дружно засмеялись.
Таис в миг побледнела и опустила глаза, а Птолемей, наоборот, с тревогой устремил их на нее. Он догадался, о чем она думает, он и сам об этом сразу подумал…
Был такой же солнечный день много лет назад. Стол был накрыт под навесом, уже отобедали, рабы убирали посуду, Таис помогала им.
— Что ты так плохо кушала? Все худеешь? — любимый вопрос Александра.
— Я не худая, не придирайся, другим мужчинам нравится, — ответила Таис.
— Мне другие мужчины не указ, — рассмеялся Александр.
— Ты мне проиграл в шахматы на желание, насмешник, и у меня есть прекрасная возможность посмеяться последней. Я желаю, чтобы ты нарисовал мне коня.
— Коня?.. — По лицу Александра прошла болезненная гримаса. — Целого коня?
Он не умел рисовать.
— Я не умею коня. Давай что-нибудь геометрическое — катапульту или стенобитную машину.
— Коня, мой милый.
— Мало того, что я тебе проиграл в шахматы, — с ударением на каждом слове сказал Александр, — я еще должен опозориться тем, что не умею рисовать коня.
— В другой раз не будешь меня критиковать.
— Давай ежика или черепаху, что-нибудь попроще, — с надеждой в голосе предложил Александр.
— Коня.
— Ну, ладно, ладно-ладно, — задумчиво проговорил Александр.
Заинтригованные таким началом сотрапезники, а ими были Птолемей, Геро, Клит, Гефестион и несколько других, столпились вокруг стола.
— А что ты сзади начал? — удивился Гефестион.
— Я думаю, хвост проще рисовать, чем морду, — ответил Александр и оказался прав. Дойдя до морды, он действительно столкнулся с массой трудностей.
— Что-то у него нос, как у крокодила, — вполне доброжелательно заметила Геро.
— А глаз, как у свиньи, — сказал Клит.
— Спасибо, Клит, спасибо, друг, — прокомментировал Александр последнее высказывание.
— Ноги слишком длинные, — опять подсказала Геро.
— Это порода такая, — оправдывался Александр.
— Какая? — не унималась Геро.
Все уже смеялись в голос, начиная с Александра.
— Несчастная такая порода коней-уродов. — Александр утирал слезы. Геро обняла сидящего Александра, и их тела сотрясались от смеха.
— Тебе жеребца или кобылу? — уточнил Александр.
— Пусть остается кобылой. Не будем трогать эту тему, — ответила Таис.
— Давай, что ли, уздечку пририсую, чтоб меньше на крокодила походил.
— Действительно, злобная рожа, — сказал Гефестион.
— Зато как копытом бьет, как живой, — восхитился Александр.
— А ну, дай глянуть, — сказал Птолемей, видевший коня пока что вверх ногами.
Александр протянул ему свой шедевр.
— Не похож на крокодила, — по-деловому подвел итог Птолемей. — На собаку похож.
Все прыснули с новой силой.
— Мне нравится твоя картинка, — вступила в разговор Таис, — это очень веселый конь, спасибо.
— А что ты не умеешь рисовать? — невинно осведомился Александр.
— Мужчин.
— Запомним. До следующей шахматной партии.
Такую историю, свидетелем которой он был, вспомнил Птолемей. А Таис вспомнила ее продолжение, у которого не было свидетелей, а только двое участников — он и она.
— Я что, правда худая?
— Нет, твое тело идеально, ты же знаешь, как я его люблю. Но длинный переход впереди, изнурительный, на сухом пайке, если вообще… Неплохо было бы иметь на ребрах какие-то запасы.
— Это ведь не первый переход. Я выносливая. Не волнуйся за меня, — ответила Таис.
— А я вот волнуюсь… Завтра выступление, и я буду занят. А вот послезавтра… Слушай, что я сделаю: я подъеду к твоей повозке, пересяду на облучок, посижу с тобой немножко, потом затащу тебя в глубину повозки и наслажусь тобой в ее темной и пыльной утробе, на ворохе каких-нибудь вещей. — Александр перечислял это все, и они смеялись.
