— Сколько денег и усилий стоило мне выкупить ее у Кефалинии.
«Такой я была в те дни, когда Александр узнал меня». Таис подошла к скульптуре, внимательно оглядывая ее со всех сторон.
— Значит, такой я была шестнадцать лет назад, — задумчиво произнесла Таис.
— И осталась прекрасной. Несмотря на годы и все перенесенное… — Птолемей потупился.
— Прошло шестнадцать лет…
«Такой узнал он меня — беззаботной, молодой. На берегу увидел меня, все понял про меня. А через четыре года в первый раз говорил со мной, смотрел в глаза, очаровал меня раз и навсегда. Разрезал хлеб, а я не поняла, что так связал он наши жизни, что с той минуты я навсегда принадлежу ему, а он — мне…»
Она обняла себя мраморную и пролила слезы на свои же мраморные плечи.
Птолемей провел ее в жилые покои, где из каждого окна на фоне цветущего, благоухающего сада была видна ее статуя, Стояло начало лета. 10 июня 318 года.
— Ты будешь здесь счастлив, Птолемей, — неожиданно высказала Таис то, что почувствовала.
Этот дворец, зал, золото, мозаики, росписи, ковры и драпировки, изящная мебель, изысканные угощения на столе — это его мир, в котором она является чужеродным телом. Если устранить ее живую — статуя может стоять и дальше, — все станет на свои места. Она увидела мысленным взором эти комнаты, заполненные его женами, возлюбленными, многочисленными детьми, его самого — убеленного сединами сильного и разумного правителя, с удовлетворением оглядывающегося на свою доблестную, славную жизнь. (Птолемей стал основателем династии Лагидов, правившей Египтом 300 лет, до его захвата Римом.)
— Я хочу к морю, — сказала Таис.
— Ты не хочешь посетить Сему — усыпальницу великого… — он замешкался, пытаясь по ее лицу предугадать возможную реакцию.
— Это там. — Она, не поднимая глаз, уверенно указала рукой направление.
— Да… — Птолемей удивился, так как Таис не могла знать ее местонахождения.
— Да, но попозже. Сначала — море.
Она пришла к морю на закате. Море, что-то из ее старой жизни, вернее, из того времени, когда у нее была жизнь — что-то важное, родное, хорошее, может быть, даже ее колыбель.
«Наверное, тебя принес морской конек». Александра принес бураноподобный Буцефал.
Огромное закатное солнце освещало перламутровую рябь нежным розовым светом. Таис отдала ласкам моря свое тело, отвыкшее от каких бы то ни было удовольствий, впрочем, как и от ощущений вообще. Она не кувыркалась и не плескалась так, как когда-то. Просто плыла вдаль, к горизонту. Волны перемешивали соленые слезы с соленой водой. Как бы то ни было, из воды она вышла уже в Синих сумерках и чувствовала себя намного спокойнее и собраннее. Спасибо, Посейдон, спасибо, сестры Нереиды, спасибо, Гея, спасибо, Космос, спасибо, Зевс, моя дорогая Афина, спасибо, Афродита, за твою милость невероятную — вы все, все были так добры ко мне.
Во дворец она вернулась, когда богиня ночи Нюкта вошла в свои права. Дети спали — очень хорошо, — она не пожелала посмотреть на них спящих. Отказавшись от еды, она на глазах Птолемея приняла ванну и дала умастить себя розовым маслом.
«Розами пахнет, где-то Таис близко», — говаривал незабвенный Гефестион.
Одевшись во все белое, как положено перед посещением храма, она подошла к Птолемею:
— У меня к тебе просьба, Птолемей. Пообещай мне, что наши дети проживут спокойную, тихую, обыкновенную жизнь. Что мальчики не будут заниматься ни политикой, ни войной, но каким-то мирным делом, ремеслом или торговлей, может быть, творчеством. И ты не втянешь их в свои честолюбивые планы — для этого у тебя достаточно других детей. Я желаю для моих детей спокойной и благополучной жизни. Это очень важно для меня. Я их очень люблю. — Лицо ее заливали слезы.
— Я знаю, Таис. Но почему ты так говоришь, ты же вернешься!
— Пообещай мне это!
— Я тебе клянусь. — У Птолемея тоже навернулись слезы на глаза.
— Я немножко волнуюсь перед дальней дорогой.
— Может, не надо ехать, Таис?
— Что ты! Я этого так хочу!
Она подняла на него глаза и посмотрела в самую душу, которая перевернулась. Потом обняла его, поцеловала:
— Прощай и прости меня за все. А я прощаю тебя.
— Почему ты прощаешься, ведь я увижу тебя завтра.
— Да, ты увидишь меня.
Она плыла как будто в реке, которая сама несла ее. Вся ее жизнь, только в обратном порядке — от конца до начала, пронеслась мимо нее: дети, жизнь в Персии, счастье и страдание любви, друзья, Афины, муки взросления, сиротство, бабушка. Последней она увидела сероглазую женщину, державшую на руках малышку Таис с такими же серыми доверчивыми глазами: — Маму.
А потом пришло такое озарение, что вся прошлая жизнь показалась ей однозвучной и обыденной по сравнению с тем богатством и восторгом, которое она угадывала впереди. Вдруг мощный свет, как сотни солнц, осветил ее, невиданное счастье и любовь наполнили ее до краев — Александр, Александр! Это был он! Он пришел, ее возлюбленный, он встречал ее!
Александр, наконец! Они слились друг с другом и воспарили к этому свету, гармонии, нескончаемому блаженству и любви. Вот, значит, что будет! Этого не снилось даже им!
Птолемей увидел ее не на следующий день, а еще в ту же ночь, в мавзолее Александра. Она лежала на полу. Она была мертва. На ее прекрасном, просветленном лице застыло выражение блаженного покоя и счастья.
— Ты простишь меня?
— Да.
— Ты никогда не будешь меня упрекать?
— Нет.
— Ты будешь любить меня всегда?
— Вечно.
