по направлению, как мне казалось, дороги.
Примерно через час я понял, что дороги мне не найти и решил подняться на гору, чтобы обозреть окрестности. Так как с вершины ничего не было видно, я из последних сил полез на самое, как мне показалось, высокое дерево. Добравшись до самых тонких веток, я убедился, что с дерева видно ровно столько же, сколько и самой вершины – вокруг были горы. С большим трудом спустившись вниз (с ободранными руками и весь в смоле), я постарался немного успокоиться. Доел остатки хлеба. Забрался я, наверное, достаточно глубоко, так как отсутствовали даже тропинки, обычные для ближних к городу гор – это был глухой, темный и сырой смерековый лес. Что делать дальше, я не знал. Все географические советы по ориентации из учебника 4-го класса оказались напрасными, поскольку определение Юга и Севера по коре деревьев мне ничего не давало, а солнце висело прямо над головой. Затем я решил найти речку или ручей, чтобы, двигаясь по нему, дойти до реки Свича, на которой расположен поселок. Я спустился вниз и действительно наткнулся на ручеек, мерно журчащий во мху среди гнилых бревен. Это меня обнадежило, но немного подумав я сообразил, что если в своих метаниях по горам я пересек водораздел, то ручеек выведет меня уже к реке Стрый, во Львовскую область. Тут я опять запаниковал. Дело шло к вечеру. И вот, когда я уже был уверен в неотвратимости ночевки в лесу, мне послышался заводской гудок. Уже не обращая внимания на заросли, я сломя голову помчался по лесу, ориентируясь на слабый сигнал. Оказалось, что родители подняли на попа весь городок (незадолго до этого из соседнего села ушли в горы и пропали двое ребят). Были сформированы несколько поисковых групп, включены заводские сирены, которые и вывели меня к людям.
Много неприятностей у меня случалось на воде. Родитель мой, царство ему небесное, был человеком крутым. В 16 лет, приписав себе год, добровольцем ушел на фронт, прошел всю войну в разведке, выжил (!) и с кучей орденов и медалей (полный кавалер Славы) поселился в с. Клиновка (Панка), получив назначение директором школы. Хотя и небольшого роста, дрался он прекрасно и с одного удара валил самых здоровых сельских мужиков. Бил даже попа, причем, не за убеждения. Хорошо стрелял – попадал щуке из «мелкашки» точно в голову с моста через речку Сирет или на спор разбивал с 30 метров 5 бутылок, выбивая дно через горлышко.
Плавать меня он учил «классическим» способом, то есть бросал в воду и вытягивал только в том случае, когда я с полным желудком воды уже шел на дно. Поэтому, когда я видел его возле речки, то бежал от нее (и от него) со всех ног. А научился плавать я в пятилетнем возрасте сам. Когда я переходил речку вброд, открыли шлюзы нашей маленькой ГЭС. В результате в какой-то момент я ощутил, что дна уже подо мной нет. Вынырнув на поверхность, я замолотил руками по воде и поплыл. От страха, я двинулся не к противоположному берегу, до которого оставалось 2–3 метра, а, развернувшись, вернулся к своему, проплыв метров 10. После этого я постоянно совершенствовался и в девятилетнем возрасте впервые переплыл Днестр возле Залещик.
Еще одним моим ночным кошмаром стало посещение в Городенке заброшенного костела, построенного некогда графом Потоцким. Этот костел притягивал всех пацанов как магнит. Мы с одноклассниками решили забраться на вершину одной из двух симметричных башен. Пробравшись внутрь (костел был закрыт и охранялся сторожем), мы сравнительно легко поднялись на галерею, опоясывающую центральный зал примерно на уровне четвертого-пятого этажей обычного дома. С этой галереи мы, при помощи захваченной с собой доски с веревкой, поднялись на капитель колонны. Затем началось самое жуткое. Уже на высоте порядка 30–40 метров, практически под куполом костела, надо было пройти метров пять по узкому карнизу, покрытому толстым слоем пыли, к небольшому круглому окну, ведущему на чердак. Первым, как самого легкого, пустили меня. Остальные, сгрудившись на узкой капители, «страховали» меня веревкой. Сказать, что мне было страшно – это ничего не сказать. Вжимаясь всем телом в стену и стараясь не смотреть в бездну под ногами, я по сантиметру продвигался до спасительного окна. Но самое опасное было впереди. Уже возле самого окна я понял, что теперь мне надо развернуться на узком карнизе лицом к окну и ухватиться за раму. Окно было над головой. Я долго собирался с духом, затем, крутнувшись на узком карнизе на 180 градусов, уже в падении, судорожно уцепился за раму окна. Остальным было легче. Затем мы с помощью доски взбирались по полуразрушенной (отсутствовали целые пролеты), гнилой деревянной лестнице на вершину колокольни, вылезли на крышу через небольшое окошко и по ней добрались до креста. Это было уже на высоте порядка сотни метров. На верхушке мы покричали, чтобы окружающие зафиксировали наше достижение, и решили спускаться. И вот здесь нас ждал страшный сюрприз. Окошко, ведущее внутрь колокольни, было расположено уже на отвесной части полукруглого купола башни. Мы поняли, что вылезти из окна и ползти к кресту вверх – это одно, а вот спускаться ногами вниз, к окну – это, уже что-то совсем другое. Кровля колокольни заканчивалась плавным изгибом – никакого уступа или карниза не было и тут до нас дошло, что если при спуске не удастся зацепиться за раму окна, то весь тот тяжелый путь наверх, который мы проделали в течение нескольких часов, вниз будет длиться всего несколько секунд. Сначала мы пустили второгодника по кличке Гава, самого здорового из нас. Сверху мы пытались его придерживать за куртку. Но как только Гава почувствовал, что под ногами уже ничего нет, он очень настойчиво, в простых выражениях попросил нас вернуть его на исходную позицию. Больше никто не хотел пробовать. Положение было безвыходное. Спасительная веревка с доской осталась внутри колокольни. Уже, не считаясь с позором, ожидавшим нас в школе и городе, мы хотели кричать вниз прохожим, чтобы те вызвали пожарных. Решение пришло неожиданно. Мы собрали всю верхнюю одежду и связали ее в какое-то подобие каната, по которому можно было добраться до окна. Сам «канат» закрепили у основания креста. Ну, как вы сами понимаете, моя кандидатура для спуска к окну была выбрана практически единогласно. «Против» – был только один голос. Правда, надо отметить, что на этот раз мои компаньоны сильно просчитались. У меня оказалась самая выгодная позиция, так как «канат» страховали все и в
