Он рассмеялся, удивленный.
– И опять мимо. Это правда – я хочу, чтобы армия знала не только как зовут военачальника, и вместе с тем пришло время ненадолго оставить свой пост при дворе. Мутноджимет, ты бы хотела стать царицей?
Она изумленно уставилась на него, потом разразилась хриплым смехом.
– Нет, благодарю тебя, дражайший братец! Корона царицы будет криво сидеть на моем детском локоне, и, кроме того, цариц за неверность наказывают слишком сурово. Хотя сомневаюсь, что в провинции найдутся занимательные любовники. Ты собираешься объявить наши поместья независимым царством?
Он невольно улыбнулся ее веселью.
– Мне не следовало говорить – царицей, – исправился он. – Я имел в виду – императрицей. Я говорю очень серьезно, Мутноджимет.
Ее смех затих.
– Я поняла, почему ты убил беднягу Сменхару, – спокойно сказала она, – хотя последствия этого были ужасны. Я знаю, что на твоих руках и кровь Тутанхамона тоже, хотя я никогда не спрошу тебя прямо, был ли ты виновен в его смерти. Ты дважды богоубийца, Хоремхеб. Если ты убьешь снова, я вынуждена буду оставить тебя, забрать все свое имущество и уехать в Ахмин или Джаруху. Эйе – мой отец. Я не смогу закрыть глаза на его убийство.
– Я всегда был жестоким человеком, – ответил он, – но я не был безрассудно жестоким. Клянусь Амоном, я не причиню вреда твоему отцу. В этом нет необходимости.
– Да, я надеюсь, что нет. Но если бы она была, ты бы не колебался, правда?
Он осторожно покачал головой.
– Если бы мне пришлось выбирать, не знаю, как бы я поступил. Но думаю, что важнее всего для меня было бы удержать тебя.
– Мне хорошо знаком этот твой обманчиво невинный взгляд, – резко сказала она. – Как бы то ни было, ты избавлен от этого выбора, потому что отец очень стар. Тебе не нужно больше ничего объяснять. Я все поняла.
Он поднялся, быстро поцеловал ее в лоб и подошел к двери. Помедлив, он обернулся, его лицо светилось озорством, которого она не видела в нем вот уже столько лет.
– В любом случае, пора тебе уже сбрить свой детский локон, – поддразнил он. – В нем слишком много седины.
– А ты, мой тщеславный военачальник, должен прекратить растрачивать состояние на краску для лица и смириться со своими морщинами! Пожалуйста, прикажи слугам согреть воду, я буду мыться.
Он знал, что может доверять ей, знал это еще до того, как начал задавать свои двусмысленные вопросы, но на сердце у него почему-то вдруг стало легче, и он вышел между забрызганными солнцем колоннами портика в свежесть утра. Они могли бы поехать на север и поселиться в том запущенном, беспорядочно выстроенном доме за Мемфисом, который он принялся строить, когда только принял командный пост. Он мог бы уделить внимание своей незаконченной гробнице в Саккаре, обходить каналы, питающие его поля, прохладными, благоухающими мемфисскими вечерами, спорить со своими офицерами по вопросам тактики, возможно, даже вновь открыть для себя некоторые простые радости жизни, которыми он наслаждался прежде, пока его честолюбивые устремления не стали для него важнее всего. Но всего этого ему было бы мало, он знал это. Ему всегда хотелось большего. Но пока что он бы довольствовался этим.
30
Хранитель царских регалий встал на колени, чтобы принять крюк, цеп и скимитар и благоговейно поцеловать их, прежде чем осторожно положить в золотой сундучок. Согнувшись почти вдвое, слуга поднялся по ступеням трона и, бормоча извинения, промокнул пот с лица бога и аккуратно подправил черную сурьму вокруг его глаз. Огромная зала медленно наполнялась пышно разодетыми придворными, посланниками и управителями, утомленными церемониями, длившимися все утро. У подножия помоста застыли воины отряда личной стражи, настороженно оглядывая зал, и вестники с белыми жезлами в руках терпеливо ждали, когда нужно будет призвать собравшихся пасть ниц. Носитель сандалий стоял на коленях рядом с пустым ящичком. Справа и слева от трона носители опахал держали подрагивающие белые символы неотъемлемого права фараона на защиту, а перед троном великолепный в своей жреческой леопардовой шкуре, ворчливый и постаревший Мэйя воскурял ладан.
В зале слышались обрывки разговоров, накрашенные глаза в ожидании часто устремлялись к помосту. Хоремхеб заставлял всех ждать. Повернувшись, он улыбнулся Мутноджимет, движения которой сковывало одеяние из льняной ткани с золотыми нитями и множеством драгоценностей; рогатый диск короны императрицы тускло поблескивал над ее головой. Ладонью, выкрашенной рыжей хной, он взял ее за подбородок, на руке вспыхнули кольца, и губы ее растянулись в ответной улыбке. Он настоял, чтобы она приняла корону императрицы во время церемонии, не потому, что империя была уже отвоевана, – корона была знаком, обещанием привилегированным собравшимся, что это непременно случится. Он уронил руку и поманил пальцем Нахт-Мина. Носитель опахала склонился к нему.
– Что желает великий царь?
– Сегодня время начинаний, – сказал Хоремхеб. – Старые управители уволены, новые назначены, розданы титулы знати, вручены награды. Это моя божественная воля, чтоб ты был освобожден от поста носителя опахала по правую руку, Нахт-Мин.
Нахт-Мин старался скрыть свое огорчение. Это была самая желанная должность в Египте, за ней неизбежно следовала такая должность, как «глаза и уши» фараона, или же звание личного царского писца. Улыбаясь про себя, Хоремхеб наблюдал за его усилиями совладать с собой.
– Как будет угодно фараону, – с трудом выдавил, наконец, Нахт-Мин.
Хоремхеб рассмеялся.
– У меня есть для тебя другой пост. Разве четыре года службы у фараона Осириса Эйе заставили тебя позабыть, кто ты есть на самом деле?
Лицо Нахт-Мина прояснилось.
– Конечно же, нет, Великий Гор.
– Вот и славно. Я хочу поручить тебе командование армией. В Дельте сосредоточены войска. Пора выдвигать их в южную Сирию. Это – первый указ моего правления. Я собираюсь назначить молодого Рамзеса визирем Юга, но хочу, чтобы он был пока твоим заместителем. Звание визиря поможет ему сохранить бодрость духа. Он хороший солдат.
Он отмахнулся от изъявлений благодарности Нахт-Мина, его взгляд задумчиво проследовал вглубь залы, где собрались члены иноземных посольств. Они съехались сюда, в Мемфис, чтобы прощупать почву нового правления. Хоремхеб заметил хмурое лицо представителя хеттов, присланного их новым правителем, сыном Суппилулиумаса Мурсилисом. Он снова улыбнулся про себя. Мурсилис скоро получит более чем учтивые приветствия от Египта. Он снова обратился к Нахт-Мину:
– Пусть твоим последним поручением на посту носителя опахала будет отдать приказ архитекторам подготовить проект моего триумфального пилона в Фивах. Храм Нефертити в Карнаке следует разрушить, чтобы обеспечить подвоз камня для строительства. Храм Эхнатона в Карнаке тоже будет разрушен до основания, и ты можешь объявить, что любой, кому нужен камень для памятников, может беспрепятственно забрать все, что ему понравится, из мертвого города Ахетатона.
