что знаю, каковы жулики в Индии. Сейчас я живу на Чарльз-стрит, Друри-Лейн. Со своей нынешней женой я в браке уже шесть лет. У нас трое детей и один умер.
Мой старший ребенок сейчас находится в больнице с больной рукой. На протяжении двух лет я подметал переход через улицу, это было как раз перед мятежом. Все, кто меня знал, подтрунивали надо мной на этот счет и называли меня Джонни-сипай. Моя нынешняя жена ирландка, и она побила двух женщин из-за этого. Полицейский отвел их на Боу-стрит, но судья не захотел ничего слушать. Моя жена очень хорошая женщина, но она слишком часто напивается. Если бы не это, я бы любил ее еще больше. Однажды я убежал от нее, но она пришла за мной со всеми детьми. Иногда я зарабатываю 12 шиллингов в неделю. Я мог бы зарабатывать и больше, оказывая переводческие услуги, но не люблю находиться среди своих грязных соотечественников. Думаю, что мне больше пятидесяти лет».
Нищие негры
Нищий негр так сильно напоминает нищего индуса, что почти все то, что я написал об одном, я мог бы сказать и о другом. Но есть, однако, и различия. Нищий негр, который обычно является американским негром, никогда не заботится о колоритности своего наряда. В своем внешнем виде он полагается на крайнюю бедность и отчаяние угнетенного человека и, как правило, представляется беглым рабом. За исключением этого, его методы выуживания пожертвований точно такие же, как и у его собрата с более светлой кожей.
Несколько лет назад было обычным делом увидеть негра с брошюрами в руке и плакатом на груди, на котором был изображен стоящий на коленях чернокожий человек, запястья которого были скованы цепью, а руки подняты в мольбе; вокруг этой картинки, образуя рамку, написаны слова: «Разве я не человек и не брат?» В то время, когда запрещение работорговли вызывало такое возбуждение, это было настолько отличной уловкой, что многие белые нищие, обладающие на свое счастье плоским или вздернутым носом, перекрашивали себя в черный цвет и стояли с плакатами, как настоящие африканцы. Но обман вскоре раскрывался и наказывался.
В настоящее время можно увидеть немного нищих негров. По совести говоря, негры почти никогда не уклоняются от работы. Главная их проблема — получить ее. Те, кто видел множество негров, работающих в Ливерпуле, знают, что они трудолюбивые, терпеливые и часто низкооплачиваемые работники. Негр станет подметать переход, бегать с поручениями, чистить башмаки, ножи и вилки или копать за корку хлеба и несколько пенсов. Среди них немного жуликов, и они встречаются среди тех, кто читает лекции об ужасах рабства и вариациях на тему побегов, как в знаменитой книге «Хижина дяди Тома». О слугах-неграх редко можно прочитать в полицейских рапортах, и обычно их хозяева ими довольны. Нищих негров можно встретить в восточной части Лондона, но они редко занимаются этим профессионально. Когда они оказываются без работы, они без колебаний идут на улицу, снимают шляпу и открыто просят милостыню.
В Уайтчепеле ко мне обратился один негр, который рассказал следующую историю:
«Мой отец был рабом, и мать тоже. Я слышал, что так говорил мой отец. Они рассказывали, как убежали, но я забыл, как это было. Это было до того, как я родился. Я их старший сын. У меня был только один брат. Через три года после его рождения моя мать умерла. Мой отец работал чистильщиком обуви в Нью-Йорке. Он часто недоедал. Мой брат получил место слуги, а я выходил на улицу и делал все, что мог. Приблизительно в то время, когда отец — а он был старым человеком — умер, брат потерял работу. Мы договорились вместе поехать в Англию. Мой брат до этого жил с британцами и слышал, что они говорили, будто здесь к неграм относятся так же, как к белым, и что белые не смотрят на них свысока и не обращаются с ними дурно, как в Нью-Йорке. Мы ходили и занимались случайной работой на набережной и, наконец, спрятались в трюме одного судна, которое шло в Ливерпуль. Не знаю, сколько времени мы там сидели, но помню, как мы ужасно боялись, чтобы нас не нашли до того, как судно встанет под погрузку. Наконец, голод заставил нас выйти наружу, и мы стали стучать по крышке люка. Сначала нас не слышали, но, когда мы стали кричать, они открыли люки и вытащили нас на палубу. Они жестоко пороли нас и плохо обращались с нами всю дорогу. Когда прибыли в Ливерпуль, мы просили подаяние и перебивались случайными заработками. В конце концов стали работать слугами в бродячем цирке и ездили по разным местам с труппой в красивых костюмах, но конюхи так жестоко обращались с нами, что мы вынуждены были убежать. Я забыл название места, где выступал цирк, но оно находилось не в одном дне ходьбы от Лондона. Какое-то время мы попрошайничали.
Наконец мой брат — его зовут Арон — получил в городе работу чистильщика ножей и вилок в закусочной. Ему сильно повезло, и он обычно приберегал какие-нибудь крохи для меня. Сейчас он меня не замечает. Дела у него идут очень хорошо. Он живет в доме большого человека на Хэрвуд-сквер, у него есть пальто с серебряными пуговицами и шляпа с золотым галуном. Он очень высокомерный, и не думаю, что станет разговаривать со мной, если увидит меня. Я в основном работаю носильщиком, но делаю любую работу, которую удается получить. Больше полугода я нищенствую. У меня нет постоянного жилья. Сплю я, где придется. Когда удача улыбается мне, у меня есть постель. Она стоит мне три пенса. В некоторых местах не любят пускать на ночлег цветных. Иногда я получаю работу на Ньюгейт-Маркет — там я ношу мясо, но это бывает нечасто. Женщины подают мне полпенса чаще, чем мужчины. Мясники называют меня «Отелло» и спрашивают, почему я убил свою жену. Я пытался попасть на корабль, но они не хотят брать меня. Я не знаю, сколько мне лет, но знаю, что, когда мы прибыли в Лондон, как раз проходила Большая выставка. Я могу поднять почти любой вес, когда немного поем. Я не люблю пиво, больше люблю ром. Я часто напивался, но никогда этого не делал, когда я сам за себя платил».
В поле моего зрения попали следующие случаи настоящей нищеты. Читатели заметят разницу в тоне, отсутствие трескучих фраз и желание подробно говорить о горестном положении
