тяжелое как приговор:
— За что?
Эти люди знали страшную правду: глубокая несправедливость заключается в том, что они — живы, а другие — мертвы. За что, почему? Какой такой высший судья осуществлял выбор? Все были равны перед судьбой, знали друг друга, жили рядом, но кому-то досталось все, а кому-то — ничто.
Скольких бы людей Брат ни спас в Тималао, каких бы чудес ни совершил в Кунг-Харне, погибших все равно было больше, чем выживших. И эти несчастные мертвецы тянули руки к живым, хватали их за плечи, в надежде то ли утянуть в бездну, то ли самим подняться из нее.
Однако кому, как не некроманту, укрощать мертвецов? И Брат справился!!!
Из каких глубин Мрака извлек он этот страшный ритуал? Зловещие цепи, безжалостно сковывающие волю, изломанные линии Знака, неудержимо увлекающие взгляд в бесконечность, рвущий нервы речитатив. Цветное пламя, перемигивающееся в непонятом ритме, белый дым, завивающийся тонкими усиками и начисто игнорирующий направление ветера. Заклинатель взывал к духам и те не могли не прийти.
Саиль и сама видела их тени, отнюдь не размытые, но какие-то неправильные, изломанные. Призраки путались в дымных ловушках, шарахались от вспышек цветного пламени и тянулись, тянулись к живым. Казалось, они — воплощение ненависти и смерти… а на самом деле, им просто хотелось любви. У Саиль даже слезы на глаза навернулись.
Откровение обрушилось на людей как зимний шторм, начисто смывая бастионы здравого смысла. Оказалось, что все умершие, проклятые и забытые пребывают где-то рядом и им еще можно помочь! Следовало немедленно начать нужные ритуалы, ведь на кону стояло посмертие близких!!! И что характерно: все необходимое бывшие подданные империи знали и умели, несмотря на душные объятья Уложения, просто не отдавали себе в этом отчет. Замысловатые наговоры-считалочки, количество и цвет ниток в ритуальных узелках, куплеты величальных песен и четкое понимание, сколько и каких свечей должно гореть на алтаре, демонстрировал почти каждый. Особенно усердствовала родня какого-то императорского рыцаря, выселенная на Хон’Коа-то подальше от пастырских глаз (в некотором роде — клан). Потому что характер у черных, конечно, не мед, но своих предков они очень даже уважают (особенно, если вспомнить про личей) и все прежние обычаи тщательно сохранили (как бы во избежание).
Торжественно-хаотичное действо неумолимо втягивало на свою орбиту ингернийских матросов и волшебников (Превратиться в источник радости? Без проблем! Кто может быть более радостным, чем гуляющий на халяву черный маг?) Капитан дал добро, на столах появился алкоголь, после чего жизнь полюбили даже законченные мизантропы. За помин, за упокой, за будущую встречу, а там глядишь — почтенные отцы семейств отплясывают, как молодые, а две дамы столичного полусвета, которым полагалось падать в обморок от близости тронутого порчей, заинтересованно хихикают в объятьях колдуна, ведущего свой род от кошачьих.
И никто не считал происходящее странным!
Саиль наблюдала за превращениями бывших сограждан, тщетно пытаясь осознать, выразить словами божественное откровение, сошедшее на палубу корабля, на котором плыли из прошлого в будущее люди, маги и духи. Сердце не решалось биться, боясь одним ударом порвать золотую нить, соединившую две бесконечности. Как и кара, благословение господне ложилось сразу и на всех.
Хотя, на взгляд Саиль, оставалась в деле некоторая шероховатость:
— А предки не обидятся, что в Ингернике потомкам придется жить не по их заветам?
Лючиано легкомысленно пожал плечами:
— С чего бы вдруг? Мы вовсе не обязаны во всем уподобляться умершим. Само наше существование — награда для них и обещание бессмертия, ведь в нас течет их кровь!
Сказал и пошел разучивать с детьми песню про веселых мышек. А один из колдунов бочком подобрался к Саиль с предложением наделать шашлыков из ослятины. Девочка с возмущением отвергла подобное кощунство! Мымра — кормилица Пепе, практически — член семьи, а предкам можно пожертвовать немного молока и кисточку с хвоста (очень красивую).
В общем, великая жертва была принесена и принята, так что даже неизбежное похмелье воспринималось страдальцами с удовлетворением. Саиль мысленно вывела на последней странице великой саги виньетку «конец» и, с любопытством, заглянула за обложку (ее всегда хотелось узнать, как на самом деле выглядит сакраментальное «долго и счастливо»).
За скобками истории всех выживших ждало столкновение с ингернийской бюрократией, которой никакие духи не указ. Чиновникам хотели справку об отсутствии патогенных эманаций, хорошо еще — не для каждого пассажира по отдельности. Фрегат два дня стоял на рейде какого-то безымянного острова, ожидая, когда маги и целители вынесут свой вердикт, а потом оформят его в трех экземплярах (с подписью лиц, находящихся в пределах суточной досягаемости). Естественно, что за это время беженцы успели отойти от потрясения и задались, наконец, вопросом, туда ли они плывут. Внимание общества обратилось на более успешных сограждан.
Первым был взят в оборот мастер Ленке. На взгляд Саиль, алхимика перепутали с гадалкой: от бедняги требовали сказать, что было, что будет и как избежать всех бед. Бывший каторжанин выражался осторожно, в смысле: самому-то ему не могло быть хуже в любом случае. И тут же приводил в пример дочку пастыря, мол, уехала, вернулась навестить родных. До того момента надменные южане смотрели на Саиль свысока, а тут все разом знакомиться полезли! Са-ориотцы, что с них возьмешь. Девочка не стала брать на себя чужую заботу — позвала вахтенного офицера и перевела все вопросы ему. В конце концов, кому лучше знать ингернийские традиции, как не ингернийцу!
Не обошлось без пакостей.
Среди десятков спасенных детей затесался черный сирота — ошивавшийся в порту беспризорник, мигом оценивший свой шанс и присоединившийся к бегству. Мелкий авантюрист оказался выходцем из простонародья, с самого что ни на есть дна — грубый, нахальный и языкастый. Он говорил про Саиль гадости и грозил возмущенному Лючиано потасовкой, недолго, впрочем — добрые люди объяснили хулигану, чьего именно брата он пытается поколотить. Извиняться юный матершинник, конечно же, не стал и вообще — о хрупкой психике белых, скорее всего, не догадывался. Наоборот, душевная ругань, в его понимании, служила хорошим поводом для знакомства. Саиль вздохнула и решила игнорировать чужие закидоны — для этого в Ингернике эмпаты есть (надо запомнить и вычеркнуть из возможных планов эту профессию!), а провидец вообще выглядел так, словно готов был без малейших колебаний начистить негодяю морду (на будущее: в Краухард — ни ногой!).
Взрослые беженцы сиротку Чанока ненавязчиво гоняли, наверно, помнили его по прежней жизни. Мальчишка на все придирки начхал — он уже успел оценить баланс сил и мысленно примкнул к победителям.
— Некромантом стану! — смело заявлял он. — У меня дед
