Я огляделся. Все взгляды были прикованы к Юлиану. Невитта и Иовиан, не стесняясь, рыдали: один от горя, другой был просто пьян. Виктор привстал на цыпочки у края кровати и весь напрягся, как хищная птица, готовая броситься на добычу. Только Максим вел себя, как обычно: бормотал заклинания и бросал высушенные травы на ближайший светильник - без сомнения, извещал загробный мир о скором пополнении.
Голос Юлиана слабел:
- Я рад, что государство, подобно властному отцу, так часто подвергало меня опасности. Это закалило меня и приучило сносить удары судьбы и никогда не отступать, хотя я знал, какой конец меня ждет, ибо оракул давно уже предсказал, что я погибну от меча. За такую прекрасную смерть я благодарю Гелиоса. Правители больше всего боятся погибнуть от руки низких заговорщиков или, хуже того, от какой-нибудь длительной болезни. Я счастлив умереть победителем в расцвете лет, и рад, что боги сочли меня достойным такой прекрасной кончины. Ибо жалок и труслив тот, кто не желает умирать, когда ему суждено, или цепляется за жизнь, когда его час настал.
Эти слова Юлиан произнес почти шепотом, свиток выпал у него из рук. Казалось, он делал огромные усилия, чтобы не потерять сознания.
- Я не все еще сказал, - проговорил наконец Юлиан, - но я не могу… мне… хватит мне о пустом. - Он попытался улыбнуться, но не смог, только на щеке задергался мускул. Все же ему удалось вновь заговорить, и внятно. - А теперь о выборе преемника. - Все генералы инстинктивно подались к нему. Запах власти возбуждал их не менее, чем волков запах крови раненого оленя.
Даже на смертном одре Юлиан отлично понимал, какое зверье его окружает; он заговорил медленно и четко:
- Если я выберу кого-нибудь из вас своим наследником, а он не придется вам по нраву, то я подвергну достойного человека смертельной опасности. Мой преемник не оставит его в живых. Кроме того, по неведению, - на сей раз Юлиану удалось выдавать из себя слабое подобие улыбки, - я могу упустить из виду самого достойного из вас. Я не хочу, чтобы на моей репутации осталось это пятно. Будучи верным сыном Рима, я хочу, чтобы мне наследовал добрый правитель. Посему я оставляю выбор наследника вам и не предлагаю никого.
По палатке пронесся глубокий вздох. Военные заволновались. Одни, казалось, были разочарованы, другие довольны. Теперь, возможно, наступал их звездный час.
- Ну как, хорошо я прочитал свою речь? - спросил меня Юлиан.
- Да, государь.
- Тогда я попрощался с вами так, как хотел. - Он снова обратился к военачальникам: - Простимся. - Один за другим командиры подошли в последний раз к его руке. Многие плакали, но он приказал им сдержать слезы: - Это мне нужно вас оплакивать Для меня все страдания позади, а вам, беднягам, еще многое предстоит.
Когда последний генерал вышел, Юлиан попросил меня и Максима присесть рядом с его ложем.
- Поговорим, - произнес он, как всегда, когда оставался наконец с друзьями.
И мы с Юлианом начали диспут о диалоге Платона "Федон". Какова истинная природа души? Какие формы она принимает и как возвращается к Серапису? Я углубился в философию, Максим - в таинства. Юлиан отдал предпочтение Максиму, и я не могу его в этом винить: я мог предложить ему только холод и уныние, в то время как Максим дарил надежду на счастье в загробном мире. Они вместе вспоминали непонятные мне митраистские пароли и сцены из таинств Деметры. Общение с Максимом очень скрасило последние минуты Юлиана. Я же, как всегда, не сумел даже показать ему свою любовь и только сыпал цитатами из Платона, как школьный учитель. Никогда в жизни я еще не был столь несостоятелен.
Незадолго до полуночи Юлиан попросил холодной воды. Каллист принес ее и поднес чашу к губам умирающего, но тут вдруг из раны хлынула черная, свернувшаяся кровь. Юлиан громко вскрикнул и схватился за бок, будто пытаясь голой рукой удержать ускользающую жизнь, а затем потерял сознание. Хирурги пытались закрыть рану, но безуспешно: кровотечение остановилось только само собой.
Несколько минут Юлиан лежал, закрыв глаза, и с трудом дышал. Я до сих пор помню кровь, запекшуюся в волосах у него на груди, будто на шкуре только что убитого зверя, и как резко выделялась загорелая шея на фоне белого, как мрамор, торса. Запомнился мне и блеск этой дурацкой железки, торчавшей у него в боку. Я, помнится, подумал: и такого пустяка достаточно, чтобы убить человека и изменить ход мировой истории?
Наконец Юлиан открыл глаза и прошептал: "Воды". Каллист поддерживал его голову, пока он пил; на этот раз хирурги не возражали. Выпив чашу до дна, Юлиан повернулся ко мне и Максиму, будто ему пришло в голову что-то очень интересное и он хочет поделиться с нами этой мыслью.
- Да, Юлиан? - склонился над ним Максим, жадно ловя звуки. - Да?
Но Юлиан, похоже, передумал. Он отрицательно покачал головой, закрыл глаза и без труда откашлялся. Он умер. Каллист почувствовал, как тело у него на руках обмякло, и с криком отскочил от постели. Труп тяжело упал на спину, загорелая рука вяло свесилась с кровати. Львиная шкура вся пропиталась кровью. Никто уже ею не воспользуется, пришла мне в голову дикая мысль, и в этот момент один из хирургов произнес:
- Август умер.
Каллист зарыдал, а немой, сидевший у изголовья, горестно замычал. Максим закрыл глаза, будто от боли. Ему не требовался пророческий дар, чтобы понять: дням его величия настал конец.
Я послал Каллиста за Салютием. Пока мы ожидали его, хирурги извлекли из тела копье. Я попросил разрешения на него взглянуть и как раз держал в руках, когда пришел Салютий. Бросив взгляд на распростертое тело, он отрывисто приказал Каллисту:
- Немедленно собери генералов.
Тут Максим вдруг издал какой-то громкий мелодичный звук и выбежал из палатки. Позднее он мне рассказывал, что видел призраки обнявшихся Юлиана и Александра в воздухе на высоте нескольких футов. От этого видения он пришел в неистовый восторг.
Прикрыв тело плащом, хирурги удалились. Вслед за ними ушел и немой. Больше его никто не видел. В палатке остались только мы с Салютием.
Я показал ему копье, которое все еще держал и руке:
- Вот чем его убили.
- Знаю.
- Это римское копье, - заметил я.
- И это понятно. - И мы переглянулись.
- Но кто это сделал? - спросил я. Салютий не ответил. Он приподнял входное полотнище. Снаружи при свете раздуваемых горячим ветром факелов собирались генералы. От смолистого дыма у меня защипало в глазах. Салютий уже хотел выйти к ним, когда я спросил:
- А Юлиан знал, что это римское копье?
- Как он мог не знать? - пожал плечами Салютий, и за ним хлопнуло полотнище палатки.
Я глянул на тело, лежавшее на кровати. Оно было покрыто пурпурным плащом, из-под которого торчала только одна смуглая ступня. Поправляя плащ, я нечаянно коснулся тела; оно еще не успело остыть. Я отшатнулся, как лошадь, увидевшая на дороге тень. Затем я открыл ларец, из которого Юлиан достал предсмертную речь. Как я и предполагал, там оказались его записки и дневник. Я их украл.
