- Не скрою, впервые я был благодарен Максиму за его болтливость. В тот долгий день он рта не прикрыл, потчуя нас историями о том, как встречался и лично беседовал со всевозможными богами. Похоже, весь Олимп насладился его обществом.
На закате из раны снова пошла кровь. Когда ее наконец остановили, лицо Юлиана стало под загаром пепельно-серым.
- Сможете ли вы извлечь копье? - спросил он хирургов.
- Нет, государь. - Это был смертный приговор, и Юлиан это понял. Он кивнул и закрыл глаза: казалось, он засыпает. Меня от волнения прошиб пот. Максим рисовал на полу какие-то фигуры. Вдали затихал шум боя. Каллист уже зажигал светильники, когда в палатку вошли Салютий и Невитта. Юлиан открыл глаза.
- Как дела? - спросил он их тихо, но твердо.
Салютий положил на край кровати богато украшенный бронзовый шлем:
- Это шлем Мерены. Персидская армия разбита. Мы уже насчитали среди убитых не менее пятидесяти знатнейших вельмож.
- Эта армия не скоро оправится, - подтвердил Невитта.
- Молодцы. - Юлиан протянул здоровую руку и дотронулся до трофея. - Значит, войне конец.
Зато мы чуть не потеряли Салютия. - Невитта старался говорить непринужденным тоном. - Его окружили со всех сторон; на нем был пурпурный плащ, и персы решили, что это ты. Чтобы пробиться к своим, он сражался, как франк. Я и представить себе не мог, что у такого старика может быть столько сил.
- Завтра этот старик не сможет ходить от боли в мышцах, - слабо улыбнулся Юлиан.
- Он и сейчас еле стоит на ногах, - в тон остальным подхватил Салютий.
Внезапно Юлиан глубоко вздохнул и схватился за бока; казалось, его грудь сейчас разорвется. От боли по его животу прошла судорога, а все тело заблестело от пота.
- О Гелиос, - пробормотал он и вдруг вспомнил: - А где мы находимся? Как называется это место?
- Фригия, - ответил Максим, и Юлиан глухо откликнулся:
- Значит, все кончено.
Кстати, мне всегда хотелось узнать, неужели этот клочок пустыни и вправду назывался Фригией? Хорошо зная Максима, я подозреваю, что он наврал. Как-никак речь шла о его репутации прорицателя. Как бы то ни было, в историю уже вошел неоспоримый факт: император Юлиан погиб во Фригии, как и предсказали ему Максим и Сосипатра.
- Скоро я умру? - спросил Юлиан у хирургов.
- Не знаем, государь. У. тебя ранение печени. Может быть, несколько часов… - Каллист снова разрыдался. Невитта сжимал и разжимал свои огромные кулаки, будто желал сломать хребет самой смерти. Салютий сидел ссутулившись на табурете; от усталости он весь размяк.
- Значит, при жизни я видел солнце в последний раз, - спокойным, деловым тоном произнес Юлиан. - Мне следовало бы принести жертву Гелиосу, но зачем? На этот раз жертвой буду я сам.
- Август, - заторопился вдруг Салютий, - ты должен назначить преемника. Кто должен стать императором, когда боги заберут тебя назад к себе?
Юлиан молчал, мне даже показалось, что он не расслышал. Потом он сказал:
- Мне нужно сделать к завещанию приписку личного характера. Пошлите за Анатолием.
- Он счастлив, государь, - ответил Салютий. Это классическое выражение означает, что человек пал на поле брани. Меня эта весть очень огорчила.
- Анатолий мертв? - потрясенно спросил Юлиан. На глаза у него навернулись слезы, но он тут же рассмеялся: - Я, сам умирая, оплакиваю мертвых! Приск, эта несообразность должна быть в твоем вкусе. - И он продолжил деловым тоном: - Мое завещание хранится в Константинополе. Салютий, ты знаешь, где именно. Позаботься о том, чтобы оно было исполнено. Невитта, собери генералов, Максим - моих друзей. Я готов со всеми попрощаться. - Он улыбнулся и стал вдруг снова похож на школьника. - Знаете, большинство наших императоров так быстро покинули этот мир, что они не успели произнести прощальное слово, а те, у кого было время, воспользовались им не лучшим образом. Веспасиан неудачно пошутил: "Надо же, я, кажется, становлюсь богом". Август говорил о пустяках. Адриан беседовал об астрономии. Никто по-настоящему не воспользовался предоставленной ему возможностью. Так вот, я намерен стать исключением.
Юлиан кивнул Каллисту, и тот подал ему небольшой ларец, из которого Юлиан вынул свиток,
- Как всегда, боги оказались ко мне милостивы. Я стану единственным из императоров, которому удалось произнести - скажу без ложной скромности - прощальное слово. - Он улыбнулся мне. - Я написал его на всякий случай еще в Антиохии. Какова бы ни была моя репутация в глазах потомков, мои последние слова останутся в веках.
Он говорил о себе с такой тонкой иронией, что даже Салютий улыбнулся и сказал:
- Ты превзошел самого Марка Аврелия.
- Благодарю, - произнес Юлиан, закрыл глаза и стал ждать. Через несколько минут палатка наполнилась философами, командирами, жрецами. Будто сговорившись, генералы-азиаты встали по одну сторону кровати, а европейцы - по другую.
Когда все собрались, Юлиан знаком попросил хирурга приподнять себя, что причинило ему боль. Тяжело, с усилием дыша, он приказал Каллисту добавить светильников и, снова обращаясь ко мне, заметил:
- Под конец, Приск, можно и порасточительствовать. Я, само собой разумеется, не нашелся что ему ответить. Юлиан развернул свиток.
- Друзья, - начал он и оглядел стоявших вокруг. Виктор вынес его взгляд не шелохнувшись. - Друзья, - повторил Юлиан и стал быстро читать, будто боясь не успеть. - Воистину, я вовремя покидаю эту жизнь, которую, подобно добросовестному должнику, я рад возвратить создателю, призвавшему меня к себе в назначенный час. И я, что бы некоторые ни думали… - Он вновь сделал паузу и оглядел своих генералов; колеблющееся пламя светильников искажало их черты до неузнаваемости. - Я не печалюсь… - он сделал на этом слове особое ударение, - оттого, что ухожу от вас… - И снова он вернулся к свитку: - Изучая философию, я давно познал, что душа счастливее тела, а посему, когда лучшее отделяется от худшего, следует не горевать, а радоваться. Не следует также забывать, что боги сознательно даруют смерть величайшим из людей как наивысшую награду. Я уверен, сей дар ниспослан мне, дабы я не дрогнул перед трудностями и не изведал горечи поражения, ибо печаль - удел слабых, сильный гонит ее от себя. Я не жалею ни о чем, что совершил. Мою совесть не омрачает ни один серьезный проступок. И до и после того как я взошел на престол, я хранил данную мне богом душу и оберегал ее от тяжкого греха. Так мне, по крайней мере, кажется. В государственных делах я руководствовался кротостью, объявлял войну и заключал мир лишь по зрелом размышлении, но понимал, что успех не всегда венчает тщательно разработанные планы, а окончательный результат любого дела в руках богов. Тем не менее, я всегда полагал, что целью доброго правителя должны быть безопасность и процветание народа, а посему, как всем вам хорошо известно, всегда склонялся к мирному решению всех вопросов, не впадая в распущенность, которая марает даже самые великие подвиги и благодеяния государей… - Он остановился и несколько раз глубоко вдохнул, будто ему не хватало воздуха.
