них врожденный талант, смелость, легкость манеры… невозможно не любить их».
«Им необходимо, чтобы их поддерживали немцы или швейцарцы, сир», — сказал Линь.
Линь никогда не упускал возможности затронуть политическую тему. Он нашел во Фридрихе, вспоминал князь много позже, человека, обладавшего волшебным даром вести беседы, такими сильными, живыми и блестящими чертами характера, каких прежде не встречал; и лишь набравшись смелости сказал: «Если бы вы и император объединились, сир, всей Европе пришлось бы быть более осмотрительной!» Однако эту тему Фридрих оставил до встречи с Кауницем.
Обсуждать кампании с прежними противниками всегда интересно, и австрийские полководцы получали от этого не меньшее удовольствие, чем Фридрих. Они обратили внимание на его заявление об осторожности: «Я не столь уж храбр, как вы думаете!» Им доставляло радость наблюдать за тем, с какой легкостью король переходит на другие темы — искусство, литературу, религию, философию — даже садоводство: «Я пользуюсь «Георгиками» Вергилия в качестве руководства по садоводству!» Линь заметил, Вергилий был великим поэтом, но плохим садовником, и Фридрих признался, что садовник в Сан-Суси сказал ему: «Ты глупец, и книга твоя глупая!» Конечно же все дело было в климате, и он его всегда подводил: «И кто бы мог поверить, что Бог или солнце мне в чем-то откажут?» Австрийцы вспоминали, как Фридрих рассказал какую-то нелепицу, чтобы перевести все в шутку, и заставил их посмеяться; отмечали к тому же его очаровательный голос — низкий, мягкий, ясный, — а также широту поднимавшихся им в разговоре тем.
Первая встреча Фридриха с Кауницем состоялась 4 сентября 1770 года. Как и ожидалось, знаменитый австриец был человеком в высшей степени разумным, умевшим все трезво оценивать. При этом, как говорилось в депеше Роду, очень самоуверенным — «этакий политический оракул, тогда как все остальные школяры, которых ему нужно поучать». Фридрих понял, что для Кауница он является простым солдатом, которого требуется инструктировать. Здесь, видимо, соединились манеры Кауница и способность Фридриха быстро схватывать суть, поскольку едва ли король показал себя прямолинейным воякой.
Их беседа длилась очень долго. Фридриху нужно было заразить собеседника своей верой в то, что мир является неотложной необходимостью и должен быть установлен, если возможно, уже будущей зимой. Субсидирование России все более истощало его кошелек, и если война продлится, русские скоро окажутся на Дунае, где австрийцы наверняка не желают их видеть, и снова возникнет опасность крупномасштабной войны, которая станет кошмаром для Европы. Нынешняя война, говорил Фридрих, достойна осуждения, в нее при проведении операций на территории Польши вполне может оказаться втянутой и Пруссия. Если бы военные действия ограничивались лишь Молдавией и Валахией, то, вероятно, и удалось бы оставаться в стороне. Княжества потребовали бы независимости от Турции, и, найдя приемлемую формулировку, это удалось бы устроить без передачи их в руки России. Польский вопрос, возможно, урегулируется сам по себе.
Фридрих заявил, что, видимо, знает Екатерину лучше, чем Кауниц, — трудная женщина. Он высказался в том плане — предложение, которое Кауниц отказался рассматривать всерьез, — что Австрия могла бы попытаться помешать России угрозой разорвать отношения, если русские под командованием генерала Румянцева переправятся через Дунай, и потребовать в этом случае от Франции обязательства о посылке на помощь 100 000 солдат.
Конечно же, Кауниц был прав, что не принял предложение Фридриха близко к сердцу, рассматривая его как ballon d’essai, чтобы выяснить реакцию, австриец счел это глупым ходом. Он сравнил отношения Пруссии с Россией с отношениями между Австрией и Францией, главным образом оборонительные. Они помогают предотвратить распространение любой войны. Есть и другие выгоды — это устраивает Британию, поскольку содействует ее отстраненности от европейских дел. В нынешней русско-турецкой войне, согласился Кауниц, посредничество могло бы стать полезным, вероятно, и Австрия, и Пруссия сыграют определенную роль. Когда об этом попросит Константинополь. Такая линия была приятна Фридриху, который всегда беспокоился о возможности австро-турецкого альянса. Кауниц согласился с Фридрихом в том, что если приглашать в качестве посредника Британию, то придется обратиться и к Франции; а русские возразят против французов, так же как и турки выступят против участия англичан из-за их помощи России и русскому флоту.
Они много говорили о Польше. Фридрих был уверен, что ключом к урегулированию ситуации в этой стране является мир между Россией и Турцией. Кауниц же считал, что решить польский вопрос можно до заключения мира. А не могла бы Екатерина сама предложить нечто, выдвинуть инициативу и сообщить о ней в Вену и Берлин, скажем, об австрийских и прусских гарантиях при согласии заставить поляков силой их принять? Фридрих внимательно слушал. Кауниц настаивал — и с этим не было причин не согласиться, — что любое урегулирование в Польше должно удовлетворять интересам соседних государств. Его тон, как и ожидалось, все время был ровным и ясным.
Все это сильно отличалось от предложений, выдвинутых в июле прошлого года польским князем Сулковским[308], посетившим Берлин с готовым вариантом решения; он заключался в том, чтобы лишить «диссидентов» всех привилегий, как было решено на сейме, и исключить всякое участие короны в вопросах управления финансами и руководства армией. Эти меры, неприемлемые для императрицы, которую Фридрих в полном объеме проинформировал о беседе, возвратили бы власть в руки враждующих магнатов из сейма. Сулковский, писал Фридрих, «самый настоящий пустомеля», «как и все поляки, каких мне доводилось встречать». Его идеи были очень далеки от холодного реализма Кауница.
Фридрих в сентябре 1770 года сообщил о беседе с Кауницем в письме в Санкт-Петербург и изложил мысли по польскому вопросу. Там в то время вспыхнула заразная болезнь, которая поражала скот, и соседние государства, в том числе Австрия и Пруссия, установили на границах военные кордоны, чтобы не допустить распространения болезни. Фридрих в кратком письме принцу Генриху рассказал о впечатлениях относительно австрийских войск: «Пехота выглядит значительно лучше. Артиллерия хороша. Кавалерия достойна сожаления». О Каупи-це: «Он знает, что умен, и ожидает почтения, обращается с императором, как с сыном». Позднее до Фридриха дошел слух, что герцог Глочестерский, брат Георга III, находившийся в Ноештадте в то же самое время, счел поведение Фридриха в отношении его холодным. «Когда он бывал в Берлине, — заметил Фридрих, — ни разу не навестил меня! С какой стати я должен заговаривать с ним первым?»
Глава 20
ДЕЛЕЖ ПИРОГА
Принц Генрих отправился в поездки в сентябре 1770 года, сначала в Швецию, затем в Россию. Его визит в Санкт-Петербург имел грандиозный успех. Он прибыл туда в октябре и оставался более трех месяцев. Генрих, как, впрочем,
