и все, был восхищен красотой нового благородного города Петра Великого и произвел самое благоприятное впечатление на Екатерину. «Герой, — сказала опа, — он даровал мне свою дружбу» — и очаровал ее. Генрих, которого часто подозревали в гомосексуализме, обычно умел произвести впечатление и на женщин, и на мужчин, все зависело от того, на кого он обратил свое внимание. Позднее, в 1776 году, принц вновь нанесет визит по ее приглашению. Он обсуждал политические вопросы с императрицей и Паниным, найдя русские требования к туркам весьма умеренными.
Когда настанет время для реальных переговоров, то, как полагал Генрих, посредничество может оказаться полезным, если, конечно, удастся найти приемлемых посредников. Последнее составляло проблему. Фридрих считал самой большой трудностью уговорить Россию согласиться на кандидатуру Австрии. Король иногда заявлял, что больше не настаивает на прусском посредничестве, хотя прежде активно продвигал и твердо верил в его приемлемость для турок, несмотря на то что Пруссия является верным союзником России. Он был совершенно искренен, говоря, что сделал бы все, чтобы содействовать миру, но отдельные связи могли иметь обратный эффект, в том числе и его собственные связи. С другой стороны, Австрию — а он теперь усердно проводил идею об австрийском посредничестве — считали привязанной к Франции и Испании, к тому же опа, к беспокойству Фридриха, возобновила договор с турками. Британия временами казалась заинтересованной играть роль посредника, но это потребовало бы участия в качестве противовеса Франции и автоматически привело бы к оппозиции России. Было непросто найти посредников, чьи интересы не вызвали бы немедленного недоверия или не сводили бы на нет готовящиеся переговоры. Принц Генрих иногда исполнял роль связного между Екатериной и Фридрихом.
В качестве советников Фридрих и Генрих играли полезную и прагматическую роль. В конце 1770 года русские, одержавшие над турками в июле решающую победу, выдвинули предложение о придании Молдавии и Валахии статуса спорных земель, что, как они полагали, могло стать шагом на пути к урегулированию конфликта; одновременно княжества избавились бы от власти оттоманов. Фридрих — через Генриха — дал попять Екатерине, что это предложение, будучи выдвинуто tout court[309], может быть расценено Австрией как плохо прикрытый российский захват земель и наверняка приведет к войне между Россией и Австрией. Если он выйдет с такого рода предложениями, то потеряет доверие, и его станут рассматривать лишь как агента России; к тому же король дал ясно понять, что в таком случае, несмотря на дружбу с Россией, он не сможет считать это оправданным поводом для войны Пруссии против Австрии. В этот момент, говорил Фридрих, русские опьянены успехом. Необходимо восстановить умеренность. В личном письме к Екатерине он сообщал, что не может выдвигать перед Веной предложения, далеко выходящие за рамки ограниченных территориальных переделов на Черноморском побережье. Они еще настойчивее будут толкать турок в объятия австрийцев, с которыми у них есть договор. Затем Турция уступит Австрии Сербию в обмен на совместные действия против России, и война не только не прекратится, но и угрожающе разрастется, а все надежды на австрийское посредничество растают. В первые месяцы 1771 года перспектива русско-австрийской войны сильно беспокоила Фридриха. Все началось в Польше, а теперь грозило повториться и на Балканах.
* * *
Первая встреча Генриха с Екатериной в октябре 1770 года была посвящена по большей части ходу реальных военных действий. Принц обладал заслуженной репутацией опытного солдата, ненамного уступая грозному брату, и Екатерина хотела услышать его мнение. Она вскользь высказалась за установление мира, прекрасно понимая, что именно это желает услышать Фридрих; но если мир не приходит, что ей делать? Пересечь Дунай? Продолжать двигать армии на юг?
Генрих поставил ряд вопросов для обсуждения. Могли бы Молдавия и Валахия реально поддержать армию, перешедшую Дунай? И не будет ли рельеф местности к югу от великой реки труден для действий войск? Не станет ли продвижение России на юг причиной особого беспокойства для Австрии? А возможно, и Франции? Екатерина рассмеялась. Она отлично поняла, что Пруссия хочет подвигнуть ее к минимальным действиям и захватам.
«Что ж, лучше пусть будет мир!»
Потом они первый раз поговорили о Польше; и Генрих пообещал передать Фридриху точку зрения императрицы и попросить его как можно подробнее обсудить ее с Веной.
К моменту отъезда Генриха из Санкт-Петербурга Екатерина пришла к мнению, что надежды на мир в русско-турецкой войне принесут прямые переговоры между главными действующими лицами. А Фридрих пришел к заключению, что самое большее, на что он способен, — продолжать пытаться уменьшить требования России, используя для этого свое влияние. Он не мог, это теперь было попятно, играть роль посредника между Россией и Австрией и официального посредника между Россией и Турцией. Австрийцы узнали об идеях России в отношении Молдавии и Валахии и отвергли их. Но король Фридрих сказал австрийскому послу, фон Звейтену, что «они умерят свою позицию, поверьте в это. Они заявили принцу Генриху, что это не последнее их слово»; а Фридрих, верный союзник России, дал ей понять, что не поддержит действий, не имеющих оправдания. Фон Звейтен поинтересовался: разве русская экспансия не тревожит его в той же мере, что и Вену? Король признал это. Он работал над другим вариантом решения, который в результате оказался приемлемым. Молдавия и Валахия становятся независимыми княжествами, по, чтобы независимость не привела к господству России, они остаются под номинальной властью оттоманов, которая не потребовала бы их военного присутствия. Это значительная уступка; в выигрыше — Россия. Екатерина в конце концов согласилась с этим вариантом, но эта проблема едва не станет причиной войны уже в следующем, 1771 году и потребует от Фридриха всего его искусства миротворца.
Генрих великолепно поработал в Санкт-Петербурге. Ему удалось в определенной степени проникнуть во внутреннюю жизнь русского двора: Екатерины, Панина, Орлова, влиятельного фаворита императрицы, который считал, что может сделать русскую монархию, и без того абсолютную, еще более сильной. Репутация Генриха, его обаяние и характер произвели впечатление на Екатерину, и, хотя для достижения мира еще потребуется время, его визит положил начало процессу мирных переговоров, трудных и порой бесполезных. «Если бы удалось организовать союз, — говорил ему Панин, — между Пруссией, Россией и Австрией, то это было бы самое лучшее». Генрих отвечал осторожно, но было ясно, в каком направлении начинает дуть ветер. Опасного противостояния Санкт-Петербурга и Вены, стоявших на диаметрально противоположных позициях, удалось избежать. Русские требования были умерены. Появилась слабая надежда на балканское урегулирование.
А беседы о Польше — отдельный вопрос, однако к нему постоянно возвращались, — велись в дружеской манере, хотя и
