коснувшись его руки. — Не зовите Жослена. Я не хочу, чтобы он знал, кто его мать. На что я ему? Достаточно, что вы теперь всё знаете. Вы и так были очень добры к нему, я пришла просить...
Ренольд не скрывал удивления:
— О чём же тогда?
— Прогоните его теперь, мессир!
— Ты не в себе, Марго? — нахмурился князь. — Ты, верно, устала? Ведь я просил тебя присесть. Напрасно ты отказалась.
Они стояли теперь совсем близко. Ренольду показалось, что монахиня покачнулась, и он, поспешив подхватить её под локти, привлёк к себе.
— Отошлите его в Иерусалим, в Керак, куда-нибудь ещё... — прошептала Мария. — Только не оставляйте здесь теперь. Не оставляйте, мессир! Я знаю, он проклянёт меня, если вы скажете ему, о чём я просила вас, но... Надвигается страшная гроза. Будет битва. Страшная сеча, которой ещё не бывало прежде у латинян с язычниками.
Ренольд погладил женщину по плечу, такому же круглому, как и в давние годы.
— Успокойся, Марго, какая битва? О чём ты говоришь? Мы с баронами только что до хрипоты спорили, аж глотки посрывали, и всё для того, чтобы порешить остаться здесь на три дня. На три дня? На неделю? Я уже начинаю подумывать, что не доживу до хорошей сечи.
— Ну что ж, мессир, вам лучше знать, но умоляю вас, не давайте ему соваться в самое пекло. Вы — знатный сеньор и опытный воин, неверные не смогут вам ничего сделать, а он... ходит и гордится тем, что лишился глаза! Не понимает, что сегодня — глаз, завтра — голова! Обещайте мне, ваше сиятельство, во имя памяти покойной госпожи моей, вашей супруги.
Князь усмехнулся.
— Это мне пообещать легко, — проговорил он и улыбнулся одними губами. — Если только ты не говоришь о полуденном зное. Тут я ничего не могу поделать, разве только послать его во Францию или куда-нибудь подальше, в Англию, например? — Внезапно посерьёзнев, он добавил: — Ладно, если дойдёт дело до похода, в чём лично я очень сомневаюсь, обещаю тебе отослать его в Керак.
— Спасибо, мессир. Благослови вас Господь. Я буду молиться за вас и за Жослена.
Она хотела ещё что-то сказать, но не успела, снаружи раздались резкие, показавшиеся даже пронзительными, звуки труб герольдов.
— Постой, Марго, — произнёс Ренольд, мягко отстраняя от себя гостью. — Должно быть, случилось что-то важное.
* * *
Они расстались, так толком и не поговорив.
Не прошло и четверти часа, как явился посланник от короля — с рассветом войску предстояло выступить в поход на выручку осаждённым в Тивериаде дамам. Такому решению все были обязаны прежде всего двум обстоятельствам: неожиданному столкновению Караколя и Жослена Храмовника и последовавшей за этим встрече всё того же Жослена с Жераром де Ридфором.
Выслушав рассказ молодого рыцаря, великий магистр тамплиеров немедленно пришёл в состояние горячечного возбуждения. Он принялся потирать руки, повторяя одну и ту же фразу: «Ну, что я говорил? Ну, что я говорил?! Изволили не верить, господа?! Теперь нате вот, убедитесь сами!» Он стал созывать людей и скоро, прихватив с собой Жослена, в сопровождении нескольких храмовников и иоаннитов, а также священнослужителей и рыцарей барона Балиана Ибелина, палатки которых находились поблизости, организовал настоящую делегацию к графу Раймунду и потребовал от него выдачи шпиона язычников.
Граф, как нетрудно предположить, заявил, будто знать не знает ни про какого шпиона и требует покинуть пределы расположения его дружины. Хотя сеньор Триполи и Галилеи возмущался совершенно искренне, всё же многие, и не только тамплиеры, но даже и рыцари из Наплуза, усомнились в правдивости его слов.
Никто не решился потребовать от Раймунда впустить делегацию в шатёр, но и сам хозяин сразу не предложил им войти, дабы тут же очиститься от подозрений. Когда же он наконец со всей надменностью, на которую только оказался способен, заявил: «Извольте, господа. Войдите в мой шатёр и обыщите его, если вам угодно», — не оставалось уже решительно никакого смысла делать это, поскольку тот, кто прятался там, получил достаточно времени, чтобы сбежать.
Главу ордена Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова нулевой результат удовлетворить, разумеется, не мог. Он вместе с братьями и Жосленом прошествовал к шатру Гвидо де Лузиньяна и попросил его о личной встрече. Король удивился, но согласился принять магистра. Когда по просьбе Жерара все покинули королевские покои, он, велев Жослену вкратце пересказать всю историю встречи с отравителем коней, заявил:
— Вот видите, сир? Я же говорил, что граф Раймунд — изменник? Получается, что вы поверили предателю!
— Но что же делать, мессир? — в ужасе воскликнул молодой монарх. — Беда в том, что вы уже не первый, кто докладывает мне про шпионов и колдунов, подосланных Саладином. Накануне заседания марешаль Гольран известил меня о том, что наёмники-датчане поймали ведьму, подосланную неверными. Она наложила заклятие на их коней, так что те теперь отказываются пить. Рыцари решили сжечь колдунью, но, представьте себе, огонь не причинил ей вреда. Пришлось им отрубить ей голову секирой.
— И после этого вы ещё спрашиваете, государь? — становясь в позу заправского оратора, вопросил Жерар. — Ответ может быть только один: делать то, чего так опасается изменник!
— Но мы же уже решили? — неуверенно проговорил король. — И потом... я ни за что не поверю, что граф способен на такое. Портить коней, это уж слишком, согласитесь?
— Ваше величество! — не сдавался великий магистр тамплиеров, решив пропустить вопрос Гюи мимо ушей. — Ещё и года не прошло, как вы стали королём. Вы, наверное, первый правитель Святой Земли, которому удалось собрать такую огромную армию в первые месяцы своего правления. И что же? Всё напрасно? Что до меня, так я просто ума не приложу, что мне отвечать королю Англии, когда он приедет сюда и спросит меня, куда братья-рыцари потратили его денежки. Сто с лишним тысяч полновесных золотых!
— Но... мы же снарядили армию... — протянул Гвидо.
— Армию, которая только и делает, что ест и пьёт и совсем не собирается воевать? Едва ли, государь, кто-нибудь из христианских монархов Европы останется доволен, если его средства употребят с такой же пользой для дела христиан.
— М-м-м...
Видя, что, несмотря ни на что, король колеблется, магистр зашёл с другой стороны.
— До Тивериады всего каких-нибудь шесть лье, — произнёс он. — Неужели мы, христианские рыцари, позволим язычникам обесчестить благородных
