Читая эти слова, я поняла, что затруднения еще появятся. Да, Лео был хорошим и добрым человеком, все это знали – но терпеливым? Он был нетерпеливым сейчас, в пожилом возрасте, и он просто не мог быть терпеливым в юности. Это, наверное, было из-за слабости после операции.
Я была права. Как-то вечером, посреди запаха роз, Лео заговорил о любви. Вечерние тени сгущались, Жанетта уже собиралась уйти от него, но он не отпустил ее. Она испугалась. Быть рядом с ним – все равно, что попасть в бурю, написала она, только буря бывает холодной, а Лео был горячим, таким горячим, что когда подошел к Жанетте, ей показалось, будто адский огонь обжег ее тело. Тут Лео сказал, что хочет помочь ей улучшить английское произношение, и предложил повторять вслед за ним спряжение глагола «люблю».
«Я люблю тебя, ты любишь меня. А теперь повтори, Жанетта». Она не смогла – извинилась и под благовидным предлогом оставила его. Но на следующий вечер Лео нажал на нее сильнее: «Ты любишь меня, Жанетта? Пожалуйста, скажи, что любишь. Скажи, скажи, что ты любишь меня!»
Она воскликнула, что ей вступило в бок, что ей нужно уйти, и убежала. После этого она написала: «Прости меня, святой Жан, это была не ложь – все мое тело пронзила боль. Но мне нельзя лгать ему о любви, ложь – это грех».
На следующий день она написала одно короткое замечание: «Я солгала».
Жанетта стала выспрашивать планы Лео, на предстоящий день – так она могла избегать его. Сначала она стала брать экипаж и навещать соседей, Бартонов хотя бы, но Лео начал сопровождать ее. По утрам он спрашивал мистера Тайсона, не собирается ли она выезжать, и менял дневные планы. Поэтому Жанетта, вместо того, чтобы выезжать в экипаже, все лето уходила тайком на прогулки в парк или в лес. Она предпочитала лес, потому что в лесу чувствовала себя в большей безопасности – Лео труднее было найти ее там. Но иногда он приходил туда искать ее, поэтому она одевалась в коричневое, и накрывала вуалью свои бледно-золотые волосы, гуляя тихо и скрытно, словно пугливый лесной зверек.
Было странно читать об этом, потому что, приехав в Истон, я вела себя точно так же. Жанетта находила те же укромные уголки, что и я – солнечную полянку, где по берегам болтливого ручейка рос золотой рогоз, высокую изгородь шиповника, окружающую развалины дома. Она часто скрывалась в развалинах этого дома, хотя в то время там еще не было ни вьющихся по стенам роз, ни статуи во внутреннем дворике. Но каменное сиденье было, и Жанетта часто сидела там на солнышке, позволяя мыслям свободно уноситься вдаль от тюрьмы, которой ей стал Истон.
Но больше всего Жанетта любила лесное озеро. Оно напоминало ей озеро около ее родного дома, где она провела детство. Каждый год она бывала там с Жан-Полем на пикнике по случаю ее дня рождения. Конечно, они никогда не оставались одни, с ними были Тереза и компаньонка. Тереза клевала носом за спицами, сидя на солнышке, а Жан-Поль учил Жанетту играть в мяч или волан. Так случалось каждое лето, и теперь Жанетта вспоминала это время и мечтала о Жан-Поле. Она все еще любила его и знала, что будет любить всегда. Если на прогулке ее заставал дождь, она шла на озеро, где на берегу стоял деревянный домик, и сидела в нем, глядя, как дождь покрывает рябью поверхность воды, и представляя, как она с Жан-Полем бежит по травяному склону, как на его лице блестят капли дождя, а на губах сверкает чудесная улыбка.
Всего лишь улыбка, а не та жуткая гримаса, перекашивающая лицо ее мужа. Прошло немного времени после операции, когда однажды за обедом Жанетта увидела, что улыбка Лео опять кривая. Он взглянул на нее поверх тарелки с супом и улыбнулся. Жанетта, улыбнувшись в ответ, заметила, что его лицо перекошено. Она сказала себе, что это только воображение, что операция сделала Лео прямым, совершенно прямым, но он медленно, на ее глазах, снова становился искривленным. День за днем Жанетта в страхе наблюдала, как шея Лео искривляется все больше и больше. Наконец он признался, что доктора, предложившие ему операцию, предупреждали, что его уродство может вернуться – так и случилось.
Жанетта обезумела от ужаса. Ее кошмары вернулись и стали еще сильнее, чем прежде. Тереза попыталась утешить ее, сказав, что Лео никогда не выглядел нормальным человеком. Как он мог выглядеть нормально, со своим ортопедическим ботинком, укороченной правой рукой и горбом? Даже его лицо никогда не было симметричным, как у других мужчин. Но Жанетта так старалась себя убедить, что почти преуспела в своем заблуждении, а теперь всем ее надеждам пришел конец. Глаза снова стали обманывать ее – любовная улыбка Лео становилась развратной ухмылкой Асмодея, его мужская рука – скрюченными когтями дьявола, даже мягкие волосы на тыльной стороне его ладони казались ей гуще и длиннее, чем на самом деле. Ее воображение стало подсказывать ей, что скрывается выше запястья Лео, под белым манжетом его рубашки, чем заросла вся его рука. Жанетта понимала, что все это чепуха, и ругала себя за свою глупость, но наваждение не оставляло ее. Характер Лео изменился, стал раздражительным и угрюмым. Лео мог накричать на нее так, что она в страхе убегала от него, а затем прийти с извинениями, просить прощения и пытаться поцеловать ее. Жанетта всегда позволяла ему поцелуи, но чувствовала, что силы изменяют ей.
Затем настала еще одна передышка. Лео уехал и написал Жанетте письмо, что им нужно некоторое время побыть вдали друг от друга, а когда он вернется, то будет проводить с ней меньше времени. Он просил у нее понимания и прощения. Лео, не хотел, чтобы она чувствовала себя обиженной или брошенной, но он был молодым мужчиной с соответствующими желаниями, ему было трудно находиться рядом с ней и не иметь возможности выразить свою любовь полностью как и должно. Он заверил Жанетту, что понимает и разделяет ее опасения, касающиеся зачатия его ребенка, поэтому надеется, что она тоже поймет, если он будет проводить меньше времени наедине с ней. В конце письма он сказал, что подозревает, что такая неестественная жизнь трудна и ей, поэтому, наверное, ей так тоже будет легче.
Жанетта немедленно написала ему, что нисколько не чувствует себя обиженной или брошенной и что, конечно, так ей тоже будет легче. Она была так признательна Лео, что невольно проговорилась о правде, которую можно было прочитать в ее ответе.
Лео вернулся быстрее, чем она ожидала. Он сказал Жанетте, что очень скучал по ней, что даже жить с ней в одном доме ему уже приятно, что сидеть с ней за одним столом – величайшее удовольствие, хотя и не такое, как... Жанетта поспешно заверила его, что все понимает. Она стала еще больше времени проводить вне дома. Осень была прекрасная, поэтому она предпочитала гулять по окрестностям, а дом, как она снова написала, стал для нее тюрьмой.
Как-то октябрьским утром Жанетта проснулась от кошмара, старого кошмара о дьяволе Асмодее. Она, дрожа, сидела у окна, наблюдая, как восходит заря нового дня, принося избавление, и вдруг решила немедленно уйти подальше из ненавистного ей дома, от человека, спящего в соседней спальне. Даже несмотря на то, что Лео дал ключ, и Жанетта каждый вечер тщательно проверяла, заперта ли разделявшая их дверь, одно лишь сознание его близкого присутствия подавляло ее. Жанетта быстро оделась, оставила Терезе записку и вышла в жемчужный утренний свет. Она решила пойти в лес на берег озера, чтобы думать там о Жан-Поле. Воспоминания о Жан-Поле на некоторое время избавляли ее от демона.
