— Император, — не выдержал старый жрец. — Я прошу тебя замолчать. Мы приближаемся к святилищу.
Калигула громко рассмеялся.
— Хорошо-хорошо, умолкаю. Не будем мешать Сибилле размышлять в тишине над ее выдумками.
Проход заканчивался маленьким залом с выдолбленными в каменных стенах сиденьями. Тяжелый красный занавес, расшитый золотыми лавровыми листьями, скрывал святилище от глаз посторонних.
— Задай вопрос, — хором сказали четыре жреца.
Калигула насмешливо улыбался, но игру поддержал.
— В начале года меня может подстеречь опасность. Я хочу знать, откуда ее ждать.
— А ты? — обратились они к Пираллии.
— Мое будущее находится в руках богов и императора — это я знаю, а больше ничего знать не хочу.
— Кажется, моя Пираллия умнее, чем я, — одобрил Калигула ее ответ.
Два жреца исчезли за занавесом, а оставшиеся приглушенно объяснили:
— Сейчас Сибилла просит Аполлона о помощи. Услышав голос бога, она повторит все сказанное. Иногда она кричит так громко, что голос ее разносится по пещере.
На этот раз криков они не услышали. Ждать пришлось довольно долго, но вот жрецы появились снова и протянули Калигуле свиток.
— Ответ Аполлона устами Сибиллы.
Калигула взял свиток и потянул Пираллию к выходу.
— Пойдем! Здесь можно окоченеть.
Когда они шли обратно, Пираллия спросила:
— Тебе не интересно узнать ответ богов?
— Я сам бог! Если Аполлону есть что мне сказать, он обратится ко мне.
Хотя он и разыгрывал беззаботность, гречанка все поняла. Суеверный страх заставлял императора медлить.
Позже, когда они сидели на террасе и пили вино, глядя на морские волны, которые с грохотом разбивались о скалы, Калигула сам вспомнил о свитке. Он достал папирус, развернул, прочитал и разразился громким смехом.
— Ты только послушай, Пираллия: «Остерегайся человека по имени Кассий!» Вот как звучит предсказание, и в своей глупой простоте оно действительно неподражаемо. Тут сказано: «Остерегайся человека по имени Кассий», а не просто «Кассий»! Конечно, смысл его символичен, и оно относится к одному из убийц Цезаря. Точнее, оно могло бы звучать так: «Остерегайся человека по имени Брут!» Или еще проще: «Остерегайся убийцу!» Но я это делаю все время, и, насколько я знаю свой сенат, скоро в нем родится новый Кассий, или Брут, или предатель.
— А если предсказание относится к вполне определенному Кассию?
— Но, Пираллия, Кассиев в Риме тысячи. На какого из них я должен обратить внимание? Это все вздор! Мы могли бы не трудиться навещать оракула.
Тут Калигула на секунду задумался.
— Может, это Кассий Лонгин, которого я недавно назначил проконсулом Азии? Строптивый и коварный человек… Он не может мне простить, что я отобрал у него Друзиллу и отдал ее Лепиду. Да, от него вполне можно ожидать нового заговора. Вдали от Рима он мог собрать сторонников…
Калигула погрузился в мрачные размышления, и Пираллия, которая знала, к чему могла привести подозрительность императора, постаралась отвлечь его.
— Но ты же сам сказал, что в Риме тысячи людей носят имя Кассии, и предсказание называет его как символ предательства вообще. Теперь я, как и ты, склоняюсь к мнению, что эти жрецы вместе с их Сибиллой просто используют глупость и доверчивость ищущих совета и помощи.
Калигула был рад оторваться от своих мыслей.
— Не правда ли, ты тоже так считаешь? Все это ложь! Забудем!
Но Калигула не забыл о предсказании и по возвращении сразу же приказал схватить Кассия Лонгина и доставить в Рим. Пираллии он ничего об этом не сказал.
На следующий день они продолжили путь в Неаполис, а оттуда — на Капри. Калигула послал вперед дюжину преторианцев, чтобы те позаботились о порядке на старой императорской вилле. Он хотел, чтобы Пираллии там понравилось.
37
Когда Корнелий Сабин прибыл в Рим, император уже два дня как отплыл на Капри. Навестив родителей, он доложил о своем приезде Аррецинию Клеменсу. Они относились друг к другу с недоверием, поскольку Сабин считал префекта верным слугой императора, а тот, в свою очередь, был уверен, что трибун отправился на Понтию, желая продемонстрировать Калигуле свое глубокое почтение. Разговор шел о пустяках. Сабин описал свою бесцветную, пустую службу на острове, а префект делал вид, будто ничего не произошло, разыгрывая озабоченность отсутствием императора.
— Отправиться в это время года на Капри! Но упрямство нашего повелителя всем известно. Я распорядился каждый день приносить жертвы за его счастливое возвращение.
— Достойное решение, — сказал Сабин, стараясь добавить в голос удивления.
После того как каждый рассказал другому свою ложь, Клеменс утвердился во мнении, что трибун — опасный человек, за которым нужно присмотреть, а Сабин решил, что неплохо бы избавиться не только от императора, но и от префекта.
С Хереей они встретились во дворце на службе и решили выбрать свободный вечер для откровенного разговора.
— Мне прийти к тебе? — спросил Херея.
— Нет. Боюсь, что за моим домом следят.
— У меня немного неуютно, но хлеб и вино найдутся, — предложил Херея.
Сабин не понял намека, но, когда пришел к другу, понял, что тот имел в виду.
— Где твой цербер, ветеран Авл? Где Марсия и дети?
— Может, ты сначала присядешь?
Херея освободил лавку, на которой лежал его парадный шлем и что-то из одежды.
— Все в беспорядке, с тех пор как Марсия с детьми переехала. Я оставил только одного молодого раба, но он дни напролет занят в саду и на кухне. Сейчас как раз жарит для нас мясо, по-простому, без всяких премудростей.
— Что случилось, Херея? Я хочу знать правду!
Херея наклонился ближе и тихо сказал:
— Начинается, друг мой. Я отправил Марсию в наш загородный дом, чтобы с ней и детьми ничего не случилось, если дело дойдет до мятежа. Но теперь я узнал, кто с нами, мне кажется, что никакой опасности нет.
— О чем ты?
Херея сделал удивленное лицо.
— Как о чем? О свержении императора! Ты же все время пытался меня привлечь к этому. Теперь я с вами!
— Почему?
— Потому что с нами весь Рим!
— Если бы так. Я разговаривал с Арренцием Клеменсом, и у меня сложилось совсем другое мнение.
Херея рассмеялся.
— Во имя всех богов, Сабин! Откуда ему было знать, что ты из числа врагов Калигулы? Он, должно быть, принял тебя за его верного слугу, когда ты вызвался служить на Понтии. Скоро ты все поймешь. Клеменс, Каллист, Азиатик, Виниций и с ними две трети сената согласны, что Калигула должен умереть. Когда он вернется с Капри, мы сделаем это.
