преданной, к своим войскам пробиться?
Ворота заперты, их зорко стерегут,
А беззащитного убить — не тяжкий труд.
Я заклинаю, брат, и нашей дружбой верной,
И всею нежностью твоей любви безмерной…
Сурена.
Истома нежности герою не под стать,
Слезам и жалобам ему претит внимать.
Хотя одарена любовь великой властью,
Но должен дань платить высокий дух бесстрастью.
Пальмира.
И ты покинешь нас?
Сурена.
Прощай! Стенанья дев
Страшнее мне сейчас, чем лютый царский гнев.
(Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Эвридика, Пальмира.
Пальмира.
Останови его, спешит он к смерти в сети,
И за его судьбу ты, госпожа, в ответе!
Я тщетно плакала, вела впустую речь,
А вот тобою он не сможет пренебречь,
Так позови его, употреби всю силу
Любви!
Эвридика.
Я вслед за ним тотчас сойду в могилу.
Пальмира.
Я тоже, но зачем толкать его во тьму?
Молчишь? А где ж она, твоя любовь к нему?
Эвридика.
С ним вместе умереть — не так уж это мало.
Пальмира.
Да, но чужая смерть с земли не поднимала
Того, кто бездыхан. Пусть мы с тобой умрем,
Но к жизни все равно Сурену не вернем.
Эвридика.
Твой непонятен страх. Изгнанием, не боле,
Царь угрожал…
Пальмира.
О да, он угрожал, но все ли
Решился вслух сказать? Как было произнесть,
Что он убьет того, чьих подвигов не счесть,
Кто трон ему вернул? А ты, застыв на месте,
Не хочешь помешать свершенью черной мести!
Не трать же времени, беги, кричи, зови,
Быть может, в этот миг, пронзенный, весь в крови,
Сурена…
Эвридика.
Замолчи! Зачем меня терзаешь?
Пальмира.
И все ж бездействуешь?
Эвридика.
А ты желать дерзаешь,
Чтоб я любимого сама послала к ней?
Чтоб с ненавистною соперницей своей
Связала узами священного обета?
Мне легче умереть — тебе понятно это?
Пальмира.
Понятно ли тебе, что выбор — смерть иль брак?
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Те же и Ормена.
Эвридика.
Быть может, ты права… Сдаюсь… Да будет так!
С Орменой передай — пусть примет предложенье…
Пусть даст согласие… Ты знаешь продолженье.
Пальмира.
Ормена вся в слезах!
Ормена.
Дверь горю отвори:
Сурена…
Пальмира.
Где мой брат? Под стражей? Говори!
Ормена.
Чуть вышел из дворца, настигнут был стрелою,
Вторая, третья вслед попали в грудь герою,
И наземь рухнул он, и кровью вмиг истек.
Я видела сама… Немилосердный рок!
Нет более в живых великого Сурены.
Пальмира.
Увы!
Ормена.
Проникла весть за городские стены,
Народ волнуется, здесь быть опасно вам:
Я крики слышала, что веры нет царям.
Пальмира.
Что ж, небо, ты молчишь? Святую месть исполни,
Пусть громы прогремят, пусть пламя метких молний
Испепелит дотла тиранов злобный род!
Безжалостный Пакор! Бесчувственный Ород!
А ты, надменная в своей любви бесплодной,
Стоишь, безмолвствуя, храня покой холодный.
Его любила ты, но был ли он тобой
От гибели спасен? Нет, послан на убой!
Высокая любовь! Немеркнущее пламя!
Так насыщайся же теперь ее плодами!
Не плачешь? Ни слезы о нем не пролилось?
Эвридика.
Не плачу, ты права. Встречаю смерть без слез.
Ормена, поддержи!
Ормена.
Зачем такие речи?..
Эвридика.
Сурена! Ждет душа с твоей душою встречи.
Ормена.
Перенесем ее, там легче станет ей…
Пальмира.
Освободи того, о небо, от скорбей,
Кому они невмочь, а мне продли мученье,
Пока желанное не совершится мщенье!
А. Михайлов
ТЕАТР КОРНЕЛЯ
Корнеля гений величавый…
А. С. Пушкин
1
Это пушкинское определение, брошенное, казалось бы, мимоходом и не претендующее на универсальную оценку творчества одного из гигантов мировой литературы, между тем — безукоризненно верно и точно. Понятие возвышенного, величественного действительно является ключевым на протяжении всего творческого пути Корнеля. Величавы страсти героев его трагедий, возвышенны их поступки, их речи, их жесты. Движения их души, совсем не всегда героические, даже самые интимные, самые тонкие и лиричные, неизменно передаются в звучных величественных стихах, сочетающих в себе пленительную игру нюансами с мужественной жесткостью и сдержанностью. Недаром Пушкин говорил о «строгой музе» «старого Корнеля»[23].
Молодые годы Корнеля прошли в период укрепления и роста французского национального государства. Процессы эти были осложнены и бунтами доведенных до отчаяния народных масс, и мятежами феодалов, вновь поднявших голову после убийства в 1610 году короля Генриха IV, и борьбой с гугенотами, затем — невзгодами Тридцатилетней войны (1618–1648), в которую были втянуты многие страны Европы (Испания, Голландия, Швеция, Дания, германские княжества и др.), но основная тяжесть войны, особенно в последний период, легла на Францию. В зрелые годы писатель стал свидетелем не менее грозных и знаменательных событий — революции в Англии, гражданской войны во Франции, вошедшей в историю под именем «Фронды», новых захватнических войн, которые вели военачальники Людовика XIV.
Корнель жил в эпоху мелких политических интриг и буйных народных восстаний, шумных военных побед и ожесточенной религиозной нетерпимости. Но ни будничная суета дня, ни величественность или значительность свершаемого у него на глазах не заслоняли от писателя основного содержания эпохи — утверждения абсолютизма, создания сильного национального государства, расцвета его культуры. Корнель видел позитивные результаты совершаемого.
