– Я так привыкла. Я сплю с косами.
– Ну, ты вроде бы сейчас собралась спать со мной, а не с косами.
Все первое января они провели в кровати. Женя и не знала, что такое бывает на свете, что она может испытывать нечто подобное, забывая порой, кто она и где находится. Ее возвращали в реальность звонки родителей, которые хотели, чтобы она приехала к бабушке. Женя собиралась, но каждый раз Сева удерживал ее, и все опять начиналось по новой, и опять звонил папа.
– Где же ты? Уже два часа прошло, а ты еще дома?
– Я верхушку на елку все не могу надеть. Я верхушку надеваю. Сейчас надену и приеду.
– Верхушку надеть – это такой новый эвфемизм? Так теперь это называется? – смеялся Сева и тянул ее к себе.
Наконец они вышли из квартиры, он поехал к себе на Пушкинскую, Женя – к бабушке.
3
Второго января Сева отсыпался, третьего он позвонил Жене.
– Нет, я в универ не пойду сегодня, – сказала она.
Он помолчал, откашлялся.
– У меня вопрос. Ты меня любишь?
– Ого, так сразу? Вроде рановато говорить о любви, ты не думаешь?
– Как?! Ты со мной была и говоришь, что рано говорить о любви?
Договорились встретиться около кинотеатра «Мир» на Цветном бульваре и пойти на «Шербурские зонтики».
Жене фильм понравился до слез: невероятно красивая Катрин Денев, любовь, музыка, а рядом с ней мужчина, в которого она с каждой секундой близости с ним влюблялась все больше и больше.
Сева же смотрел не на экран, а на Женю.
– Как ты похожа на нее. Просто одно лицо, – повторял он все время.
После сеанса Сева предложил зайти на Центральный рынок, он располагался в двух шагах от кинотеатра. Женя в огромном пятиэтажном крытом здании Централки оказывалась нечасто, ей было любопытно. Она вдруг словно попала на юг посреди заснеженной зимней Москвы. Запахи специй и фруктов из Средней Азии и Закавказья перенесли ее в лето. Сева купил немного фруктов, и, устроившись на подоконнике у большого окна, они ели понемногу из всех кульков.
– Это невероятно, как ты похожа на Катрин Денев. Как будто вы – сестры-близнецы, – повторял Сева.
– У нее глаза, правда, карие, а не голубые, как у меня, зато побольше. У меня маленькие глаза.
– У тебя маленькие глаза? У тебя такие глаза, каких я в жизни не видел. Они так сияют, Женька! Тебе говорили, что у тебя самые сияющие прекрасные глаза в мире? Как будто все, что есть прекрасного и доброго в жизни, отражается в них. Почему ты качаешь головой?
– У меня в ушах все еще звучит музыка Леграна. – И Женя напела мелодию из фильма.
– Я не верю, честное слово, я не могу до сих пор поверить, что это со мной происходит, – воскликнул Сева. – Как такое сокровище, такое чудо, как ты, могла выбрать меня? Почему, чем я заслужил?
Женя не успела ничего ответить, как вдруг он поднялся и исчез из вида. Вернулся минут через десять с несколькими кустиками вербы в руках.
– Других цветов нет, я обошел весь рынок. – Он протянул букетик Жене.
Они вышли на Цветной бульвар.
– Кстати, здесь рядом загс. Пойдем посмотрим? – предложил Сева.
Женя пожала плечами – почему не посмотреть? Загс оказался обыкновенным, серым, ничем не примечательным совучреждением. В будний день, в рабочие часы в коридорах было тихо и пусто.
– Ты в первый раз мне так и не ответила. Ты уже решила, ты меня любишь?
– Я знаю, что вопросом на вопрос не отвечают, мы не в Одессе. Но все же: а ты меня?
– Это даже не надо спрашивать, – ответил Сева. – Это глупый вопрос. Я тебя люблю больше жизни.
Они подали заявление. По закону между подачей заявления и свадьбой должно было пройти не меньше месяца, «чтобы молодые проверили свои чувства», так что их записали на третье февраля.
Потом пошли знакомиться с матерью Севы, к нему домой. Сева по дороге немного отстал от Жени и шел позади. Она оглянулась на него, и он в два шага поравнялся с ней.
– Ты даже не представляешь себе, какая ты красивая. У меня аж дух захватывает. Мы пока шли, я на всех баб смотрел – такой красивой, как ты, нет.
– Я и не знала, что участвую в конкурсе красоты, – Женя засмеялась.
С улицы Горького они свернули в Большой Гнездниковский переулок. Перед входом в подъезд, уже взявшись за ручку массивной дубовой двери, Сева остановился.
– Я тебя только должен предупредить, что мама меня очень любит.
– Нас всех мамы любят, что в этом такого необычного?
– Все любят, но не так. Я знаю, потому что мои друзья обращают на это внимание. И говорят мне. Да я и сам понимаю, ведь я бываю у других дома, вижу, как они общаются с родителями. В общем, ты это учти.
Женя и Сева вышли из лифта и оказались в бесконечно длинном коридоре с дверями квартир по обе стороны. Пройдя по нему несколько метров, они свернули в другой коридор, покороче, с большим окном в торце. Их шаги гулко отдавались в тишине.
Софья Исааковна – Софа, тут же про себя окрестила ее Женя – оказалась высокой женщиной лет пятидесяти пяти, с большими, почти черными глазами, черными волосами, в которых слегка пробивалась седина, и очень бледной матовой кожей. После первых неловких представлений в тесной прихожей, в которой к тому же стояли плита и маленький холодильник, прошли в большую светлую комнату с окном в полстены.
– Мама, тебе нравится эта девушка? – спросил Сева.
– Голубые глаза, блондинка, очень красивая девушка, – ответила Софа и улыбнулась Жене фальшивой улыбкой. Взгляд ее по-прежнему оставался настороженным.
– Я рад, что она тебе нравится, потому что мы женимся, – как в воду с разбега, брякнул Сева.
Софа охнула и села на диван. Сева, чтобы у матери не осталось сомнений, достал из кармана пиджака и дал ей бумажку, которую им выдали в загсе. Женя протянула Софе вербу.
4
Совмещать учебу и работу становилось все тяжелее, но Женя не хотела уходить из Института педиатрии, бросать Антошку и детишек, к которым она так привязалась. Когда же детей отправили назад по своим детским домам, Женя подала заявление об уходе.
Сестра Таня в январе вышла на работу после декретного отпуска, и семья постановила, что Женя будет помогать бабушке сидеть с маленькой племянницей. Выйдя замуж, Таня уехала из Филей жить к бабушке в ее квартиру на Дмитровке. Женя теперь ездила туда как на работу, с девяти утра до пяти, когда ей надо было уходить в университет. Племянница, маленькая Юля, почти никогда не плакала, много спала, хорошо ела и любила смеяться. Смеялась она громким утробным мужским смехом, что удивительно не вязалось с ее очаровательными кудряшками, пухлыми губками бантиком и ямочками на щеках. Женя не могла удержаться и смешила ее до икоты, так что Юля потом долго не могла остановиться. Но как бы Женя ни любила бабушку и Юльку, она скучала, томилась и хотела быть с Севой.
