«Получил потрясающее сообщение из Одессы, что экипаж только что прибывшего броненосца «Князь Потемкин-Таврический» поднял восстание, офицеры убиты, а командование кораблем перешло к экипажу; существует опасность, что беспорядки начнутся и в городе…»
Неудивительно, что этот результат отлично проведенной агитационной работы позже получил славу предвестника революционного восстания и стал предметом, одноименного пропагандистского фильма Сергея Эйзенштейна. Начались и крестьянские беспорядки. Со сторонниками царского режима, которые хотели восстановить порядок, агитаторы не миндальничали: когда адъютант царя, генерал Сахаров, был у губернатора южно-русского города Саратова, в местности, где проходили волнения, к нему обратилась женщина с рекомендательным письмом. Он пригласил ее войти и взял письмо. Когда Сахаров начал читать, она вытащила пистолет и застрелила его. Назревшие социальные требования бедных слоев населения революционеры использовали в своих целях для демонтажа и свержения государственной власти. Ни в чем не повинные жертвы войны тоже играли им на руку. Так, один из генералов сообщал царю по возвращении с поля боя, что после первого же поражения появились агитаторы, произносившие подстрекательные речи перед солдатами.
В 1905 году беспорядки достигли своего апогея. Они были вызваны мирной демонстрацией рабочих, устремившихся к Зимнему дворцу, чтобы передать царю петицию с социальными требованиями. Группу возглавлял «сыщик в рясе», как позднее стали называть попа Талона. Царь Николай II намеревался принять делегацию демонстрантов, но был срочно предупрежден своими советчиками о необходимости уехать из Петербурга в этот день из-за попытки покушения на прошлый день богоявления (Эпифании). Полиция открыла огонь, многие демонстранты погибли. Эта катастрофа 9 января 1905 года вошла в историю России как «Кровавое воскресенье».
Для революционеров эта трагедия стала желанным поводом для агитации и организации забастовки, волной прокатившейся по всей стране. Когда Троцкий на следующий день читал в Женеве сообщение о потопленной в крови демонстрации, он уже не мог ни дня оставаться за границей. Вперед, в Россию! Сначала Троцкий вместе с женой приехал к Парвусу в Мюнхен, вручив ему свое сочинение «Россия перед девятым января». Позже он писал об этом:
«Парвус был в восторге от моей работы и написал к этой брошюре предисловие примерно такого содержания: «События подтвердили наши прогнозы. Сейчас уже никто не сможет отрицать, что массовая забастовка является основным инструментом борьбы. 9 января стало началом политической забастовки, и остается только добавить, что революция в России может привести к власти демократическое рабочее правительство».
Фактически требования этой демонстрации имели социальный характер, демонстранты несли иконы и образа, — но кто хотел противоречить Парвусу и Троцкому?
В январе 1905 года Троцкий поехал в Россию. Путь его лежал через Вену и Киев. Позже он вспоминал: «Поток русских эмигрантов уже потек в Россию. Виктор Адлер был занят только русскими делами: он добывал для эмигрантов деньги, паспорта, адреса (…) В его квартире один парикмахер поменял мне прическу, ведь моя внешность была слишком известна людям из русской службы внешней разведки…»
От Адлера Троцкий узнал, что предводитель демонстрации 9 января Гапон позже был разоблачен как агент-провокатор, что он все тщательно продумал, а теперь скрылся за границей. При этом в словах Адлера, казалось, прозвучала романтическая слабость к революонерам, если верить Троцкому:
«…Я только что получил телеграмму от Аксельрода, из которой понял, что Гапон уехал за границу, где объявил себя социал-демократом. Жалко (…) если бы он совсем исчез, осталась бы красивая легенда. Как эмигрант, он может быть только смешон…»
И он добавил с появившейся во взгляде искрой, немного смягчившей жесткость его иронии: «Знаете, лучше, когда такие люди входят в историю как мученики, нежели как партийные товарищи…»
Троцкий был слишком известен полиции, чтобы по ту сторону русской границы официально продолжить свою поездку. Вопрос об остановке в гостиницах по дороге в Петербург не стоял. В Киеве ему помог глазной врач, приютив его в своей клинике. В то время как он для видимости терпеливо носил медицинские повязки, уже известный нам член Большевистского центрального комитета, Леонид Красин, печатал составленные Троцким и Парвусом листовки и плакаты с революционными лозунгами. С ними — в Петербург!
Вслед за Троцким на политической сцене России появился Парвус. Благодаря сильно постаравшемуся Виктору Адлеру он приехал в Петербург с австрийским паспортом, и не просто так, а, как всегда, получив аванс и задание от газеты, на этот раз от «Лейпцигер Фолькецайтунг», на освещение событий в России.
Жену и сына Парвус оставил и забыл, как часть прошлого. Ои кинулся в революционные авантюры с новой подругой. Большинство ведущих членов партии за рубежом, меньшевиков и большевиков, заняли выжидательную позицию. Они отважились вернуться только после выхода в октябре 1905 года манифеста о созыве по «непоколебимой воле» царя Парламента, Думы, и о предоставлении буржуазных свобод и политической амнистии. Поэтому с весны до осени 1905 года инициативу генераторов движения взяли на себя Парвус и Троцкий. Ленин, как всегда, был слишком осторожен; позже, когда он приехал, то уже не мог играть ведущую роль в событиях.
Охранка опять плелась в хвосте, но все же подобралась к нему гораздо ближе, чем он предполагал, и буквально наступала на пятки. 22 ноября 1905 года в тайном отчете шефу петербургской охранки записано:
