Услышав про императорский указ, Марьян Астафьевич сменил гнев на милость.
– Давно пора, – одобрил он, – а то уж подделкам нет числа. Одно время четвертной билет подправляли и выдавали за семьдесят пять рублей. Так ловко, что подвоха и не заметить. Слава богу, упразднили. Что ныне говорят, не появятся ли вновь?
– Семьдесят пять рублей одной бумагой больше не будет, – успокоил его Шурка. – Зато в оборот пустят бумажные пятёрки и десятки.
– Ой, беда, – покачал головой Переверзев. – Долго ли лихому человеку по нулю пририсовать – вот тебе и сотня фальшивая, вот тебе и полсотни. Опять в променных[88]банках дров наломали.
– А вот и нет, – улыбнулся Шурка. – Пять рублей делают на тёмно-синей бумаге, а десять – на красной. Не перепутаешь. И банк теперь будет один – единый Государственный Ассигнационный Банк.
– И двадцать пять рублей, и пятьдесят, и сто печатают на такой же белой бумаге, как эта, – показал он глазами на сто рублей в руках помещика.
Переверзев взглянул на ассигнацию и снова помрачнел.
– Не сочтите дерзким мой вопрос, князь, – глухо сказал он, – но не спросить не имею права.
– Спрашивайте, – благосклонно разрешил Шурка.
– С чего вы взяли?! – вскочил Шурка.
– А вот, – протянул ему сторублёвку помещик, – полюбуйтесь.
Шурка взял ассигнацию и вздрогнул – на ней был указан ещё не наступивший 1787 год.
– Извольте объясниться, – ткнул дулом пистолета в совершенно немыслимую цифру отставной подпоручик.
В гостиной зависла тягостная пауза. Лере, который сидел, как на иголках, страстно хотелось запустить тяжеленным канделябром[89]в помещика. Смущал только пистолет в его руке да Сенька, всё ещё стоявший в открытых дверях гостиной.
Ещё один проигрыш
– А разве вам Фёкла Фенециановна ничего не рассказывала? – нашёлся, наконец, Шурка и указал вначале на свой, а потом на Лерин костюм. – Мы ведь с графом завтрашним днём живём. У нас и платье сшито по моде следующего года. Исключительно поэтому я и уговорил знакомого мне сенатора уступить одну-единственную ассигнацию будущего выпуска. Хранил её для забавы да по ошибке вашему молодцу отдал. Но это можно поправить.
Тут Шурка сунул руку внутрь кафтана и выудил оттуда толстенную пачку денег.
– Сейчас поменяем, – развернул он их веером.
«Никак не меньше трёх тысяч», – прикинул Сенька, переместившись за спину своего хозяина. А тот глянул на денежный веер, увидел, что весь он составлен из купюр старого образца, и успокоился.
– Какие вы, однако, знакомства водите, – благодушно заметил Марьян Астафьевич, подсаживаясь к ломберному столу. – Сами-то чай не из великих князей[90]будете?
– Да что вы, – смутился Шурка.
Лицо его при этом имело такое выражение, что искушённый собеседник мог с уверенностью предположить – да, сей юноша действительно из царского рода, но только признаться в этом не желает. С интересом поглядывая на Шурку, помещик распечатал новенькую колоду карт.
– Ваше слово, князь?
Захарьев молча выложил на зелёное сукно пять сотенных ассигнаций.
– Ого! – вскинул бровь Переверзев. – Но я ведь в долг не играю. Что же предложить вам равноценного? – окинул он взглядом гостиную и остановил свой взор на пистолете. – Разве что душу?
– Нет-нет, слишком кровавая плата, – запротестовал Шурка и отшутился: – Да и мне на кон придётся ставить непомерно больше, ведь известно, что душа бесценна.
– Тогда жену мою – Фёклу Фенециановну, – испытующе посмотрел Переверзев.
– Годится, – кивнул деловито Шурка, – только и она стоит больше.
И он достал ещё три сотни рублей. Помещик довольно хмыкнул.
– Понтируйте, князь.
Шурка вытащил из колоды карту, и игра началась. Лера, наблюдая, как Переверзев мечет банк, сидел с безучастным лицом. Но мысленно он уже стучался в двери шуркиного рассудка. «Ты что, рехнулся? – спрашивал он телепатически. – Зачем нам эта Фёкла? И вообще, нехорошо на людей играть».
«А сам ты на кого играл?» – также мысленно отозвался Шурка.
«Но я же не собирался выигрывать».
«Спокойно, – заверил Шурка, – я тоже не собираюсь. Смотри, как мы сейчас красиво проиграем».
«Не смей! – запротестовал Лера. – Я хочу своим крепостным лучшую жизнь устроить и Варю освободить».
«Ага! – возмутился Шурка. – Слышали мы про твою счастливую жизнь. Видишь пистолеты? – показал он глазами на стол. – Между прочим, заряженные. Один для меня, а второй для тебя. Поэтому лучше проиграть. А Варю мы и так спасём».
Далее произошло то, о чём друзья знали заранее, а отставной подпоручик лишь только на это надеялся. Очередная карта легла таким образом, что он выиграл.
– Граф был удачливее вас, – заметил Переверзев, подвигая к себе ассигнации. – Делайте ставку, князь.
– Тысяча шестьсот рублей против ваших восьмисот и Фёклы Фенециановны, – объявил Шурка, доставая новые сторублёвки.
– Далась вам Фёкла, – удивился отставной подпоручик. – Неужто влюблены?
Шурка, чтобы не рассмеяться от такого глупого предположения, сурово сдвинул брови и не ответил. На самом деле он просто хотел как можно быстрее проиграться.
Переверзев распечатал очередную колоду карт, игра продолжилась. Между тем, за дверью гостиной их разговор подслушивала Афимья. «Ах, – вздыхала горничная девка, – молодой князь влюблён в мою барыню до безумства».
С лёгкостью проиграв все наличные деньги, а также то, что у Переверзева выиграл Лера, Шурка встал из-за стола.
– Извините, Марьян Астафьевич, но я откланяюсь, устал.
На самом деле Шурка вдруг обнаружил, что с момента его перемещения во времени минуло без малого два с половиной часа. Значит, он естественным образом приблизился к тому мгновению, когда исчез на глазах изумлённой помещицы. «Было бы здорово, – прикинул Шурка, – вернуться к Переверзевой сразу же после исчезновения меня самого».
Рокировка во времени
Покинув гостиную, он поспешил вглубь парка – туда, где оставил Фёклу Фенециановну. И вскоре сидел неподалёку за кустами сирени и с любопытством наблюдал за самим собой. Вот он говорит, что его фокусы не алхимия, а гипноз. Вот предлагает показать ещё один. Вот Переверзева соглашается и… Неожиданно в спину Шурки упёрлось остриё шпаги.
