Ваня уже добежал до двора своего дома. Бегать по двору и привлекать к себе внимание бабы Люси с компанией не имело смысла, поэтому он бросился к своему подъезду. Баба Люся сидела «на дежурстве».
– Ты чаво нясёсся, как угорелай, Ванька?
– Живот болит, в туалет надо, – соврал он, чтобы шпионка баба Люся ничего не заподозрила.
– А-а, ну бяги, бяги, – с пониманием отнеслась баба Люся к Ваниному вранью. – Съел, видать, чаво-то. Нонче...
Баба Люся не договорила, потому что дверь подъезда уже захлопнулась, и Ваня, не дожидаясь лифта, побежал, перескакивая через ступеньку. С трудом попав ключом в замочную скважину, он открыл дверь и с разбега упал на свою кровать. Ему хотелось плакать, но слёзы не текли. Душа его, казалось, высохла, а перед глазами стояло наглое Лёхино лицо и хихикающая Алёна.
«Я отомщу. Чего бы мне это не стоило, я отомщу!» – твердил Ваня одни и те же слова. У него не было никаких планов относительно грядущей мести. Была только одна уверенность: на этот раз Лёхе так просто это не сойдёт.
Ваня лежал, тупо глядя в потолок, без слёз, без мыслей, без жалости, даже к самому себе. У него не было сил встать и переодеться. Если бы глаза его не видели висящую на потолке люстру, можно было бы подумать, что он умер. Конечно, он был ещё жив, но что-то в нём, действительно, умерло.
Когда пришла мама, он всё ещё лежал на своей кровати, такой же неподвижный и такой же безучастный.
– Сынок, ты заболел? – мама сразу заподозрила что-то неладное.
– Нет, – коротко ответил он.
Мама потрогала лоб сына – температуры не было.
– Что у тебя болит?
– У меня уже ничего не болит, – сказал он одеревеневшими губами.
– У тебя что-то случилось? – осторожно спросила мама.
– Да.
– Ты мне расскажешь, что случилось?
– Нет.
– Тебе нужна моя помощь? – спросила мама очень мягко.
– Нет, – ответил сын.
Тогда мама тихо вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Ваня слышал, как она говорит с кем-то по телефону. Ему было всё равно, что происходит за закрытой дверью. Пусть делают всё, что хотят, только не трогают его. Через какое-то время дверь в комнату отворилась, и в проёме сначала появилось бледное лицо мамы, а потом два человека в белых халатах. Они задавали вопросы, Ваня отвечал коротко «да» или «нет». С него сняли пиджак, рубашку, сделали какие-то уколы и ушли. Свет в комнате погасили, и больше он ничего уже не помнил.
19На следующий день, когда он проснулся, был уже полдень. На прикроватной тумбочке лежала записка и накрытый салфеткой завтрак. Он приподнял салфетку. Есть не хотелось, но мама приготовила его любимые блинчики с маком, отказаться от которых он просто не мог. В термосе был горячий чай с мятой. Ваня сделал несколько глотков и почувствовал, как его обезвоженное тело наполняется живительной влагой.
Покончив с завтраком, он откинулся на подушку. Сил было так мало, что завтрак забрал почти все имеющиеся в наличии, но на душе стало как-то теплее. Он пытался вспомнить, какой сегодня день, и почему он не в школе. Мысли в голове путались, и у него явно недоставало сил, чтобы собрать их. Раздался телефонный звонок, и он, пошатываясь, подошёл к телефону. Звонила мама.
– Ну, как ты, сынок? – осторожно спросила она.
– Хорошо, – умиротворённо ответил Ваня. – Ма, а сегодня что, выходной?
– Нет, сегодня среда, – ответил встревоженный мамин голос.
– А почему ты меня не разбудила? – удивлённо спросил Ваня, и вдруг всё вспомнил: Алёна, письмо, Мария Петровна, Лёха, баба Люся, бледное лицо мамы, скорая помощь, – всё это пронеслось перед его мысленным взором и обдало всего его горячей волной. Через несколько секунд жар схлынул, и проступила дурнота, покрывшая тело липким холодным потом.
– Я вас всех ненавижу, – процедил он сквозь зубы и положил трубку.
20В раздевалке после тренировки Ваня шепнул Пашке:
– Слышь, одевайся быстрее, дело есть.
Пашка бросил на друга удивлённый взгляд, но спрашивать ничего не стал. Он быстро оделся и направился к выходу. Ваня уже его ждал. Пашка подметил, что Жуков раньше никогда так быстро не одевался.
– Ну, чё там у тебя стряслось? – спросил он.
– Помнишь, ты меня спрашивал, есть ли у меня враг? –
– Помню, а что? – по голосу друга Пашка понял, что «запахло жаренным».
– Я должен, хоть умереть, но отомстить. Мне нужна помощь. Я не могу сделать это в одиночку: они опять поставят мою маму на счётчик, а я...
– Кто они? – Пашка перебил Ваню на полуслове. – Ты конкретней выражайся, иначе мне тебе трудно будет чем-нибудь помочь.
– Лёха Крутой и его мать, – выдавил из себя Ваня ненавистные имена.
– И тебе он насолил? – воскликнул Пашка с нескрываемой радостью.
– Тебе, что ли, тоже? – удивился Ваня.
– А то нет! Эта дылда корчит из себя чуть ли ни Властелина Колец, – выпалил Пашка, как из пулемёта. – Эх, Ванька, у меня уже руки чешутся! А чё он тебе сделал?
Ваня помолчал немного и рассказал всё: и про случай в буфете с разборками у Олега Петровича, и про счётчик, и про случай на ринге, и про письмо к дедушке.
– Ну и сволочь! – сказал Пашка, когда Ваня закончил, и замолчал.
Какое-то время они шли молча, думая каждый о своём. Потом Пашка спросил:
– А у тебя план есть?
– Да я тут думал-думал. Знаешь, мама рассказывала историю знакомого её дедушки. Когда он, ну, знакомый этот, учился в мединституте, у них по анатомии был очень вредный преподаватель.
– А анатомия это что?
– Анатомия – это медицинская наука, которая изучает кости человека.
– Вот такая наука нам подходит: бабах костью по спине!
– Смотри-ка, догадливый какой! Не перебивай. Так вот. Этот вредный препод на экзаменах любил подбросить в воздухе какую-нибудь маленькую косточку, например, фалангу пальца, и пока она летела вверх и вниз, студент должен был вспомнить её название. Кто не отгадал, тому пересдача.
– Какая ещё пересдача?
– Пересдача – это двойка, то есть приходи опять экзамен пересдавать, чтобы двойку на тройку исправить, понял?
– Ну и гад этот препод был! – Пашка так возбудился, что комментарии насчёт учителей потекли рекой. Ваня несколько раз пытался продолжить мысль, но куда там!
– Слышь, ну и чё там с тем преподом? – вдруг поменял тему Пашка, как будто и не говорил ничего.
– А, ну так вот! – обрадовался Ваня. – Нашлись находчивые ребята, которые после проваленного экзамена, подстерегли этого зануду в тихом месте, набросили ему на голову мешок, и большой берцовой костью, ну, самой большой костью бедра, надавали ему тумаков, приговаривая: «Какая косточка?»
