Она сунула ему в руки свёрнутый лист бумаги и быстрым шагом прошла мимо Марии Петровны, не забыв вежливо поздороваться с ней.
Ваня положил письмо во внутренний карман пиджака и почувствовал, что сердце его быстро-быстро забилось в груди.
«Что это было? – спрашивал он себя. – Видение? Это мне померещилось?»
– Жуков, поторапливайся. Ты что, звонка не слышал? – голос Марии Петровны вывел его из состояния шока.
Ваня юркнул в дверь и забегал глазами по классу. Он не хотел садиться на своё обычное место, потому что ему не терпелось прочесть сокровище, лежавшее во внутреннем кармане его пиджака, а для этого ему требовалось уединённое место подальше от учительского стола.
Подходящий стол в углу оказался свободным. Бросив на сидение рюкзак, Ваня плюхнулся следом, изнемогая от желания достать письмо, но Мария Петровна начала какие-то разборки, которые она частенько устраивала на своих уроках как классная руководительница. Ваня с нетерпением ждал начала урока по теме, но «Мариша», как назло, конкретно завелась.
– Мария Петровна, а можно вопрос по уроку? – спросил он первое, что пришло в голову, с одной единственной целью: заставить учительницу заняться делом и перестать стрелять по классу глазами.
– Ты понял, Жуков?
Неожиданный вопрос застал «любознательного ученика» врасплох и заставил его подскочить на месте.
– Понял, Мария Петровна, – выкрикнул он от испуга и резко покраснел.
– Гляньте, Жук краснее помидора, – чей-то противный голос развернул головы одноклассников в Ванину сторону.
– Сейчас же все посмотрели на доску, – стала успокаивать класс Мария Петровна, но реплики и хихиканье ещё несколько минут раздавались то тут, то там.
Наконец учительница дала самостоятельную работу. Возбуждённый Ромео не слышал ни задания, ни сколько на него давалось времени. В висках у него стучала кровь, а рука сжимала сокровище в конверте, которое он уже успел вытащить из кармана. Осторожно, стараясь не произвести никакого шума, чтобы опять не привлечь к себе внимания, Ваня достал сложенный листок из конверта и развернул его у себя на коленях. Затаив дыхание, он начал читать:
«Милый дедушка, Константин Макарыч! И пишу тебе письмо. Желаю тебе всего от господа бога....»
Кровь резко ударила Ване в виски. Ничего не понимая, он судорожно стал перескакивать со строчки на строчку:
«А вчерась мне была выволочка... А на неделе хозяйка велела мне почистить селёдку...и ейной мордой начала меня в харю тыкать.»
«Что это такое? – стучался в виски один и тот же вопрос. – Что это такое?»
«А еды нету никакой..., а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают...»
Ванин взгляд перескочил на самый конец письма:
«Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А ещё кланяюсь Алёне, Лёхе Крутому и его специалистам. Остаюсь твой внук Иван Жуков».
У Ваня потемнело в глазах, а к горлу подступил вскипевший гнев.
– Жуков, ты чем это там занимаешься? – раздался голос Марии Петровны.
– Ничем, – ответил в ответ Ваня, сжимая листок в ладони, но Мария Петровна уже была рядом. Она схватила нарушителя дисциплины за руку и стала разжимать его ладонь с зажатым в ней скомканным письмом.
– Вот я и вижу, что ничем, – сказала Мария Петровна голосом победителя, разворачивая скомканный лист бумаги.
«Приезжай, милый дедушка, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу...», – прочитала она вслух и, посмотрев на Ваню убийственным взглядом, добавила: – Ты бы лучше самостоятельную работу делал, тогда и скучать было бы некогда.
– Отдайте! Это моё письмо! – закричал Ваня и вскочил со своего места, но Мария Петровна уже шла по направлению к учительскому столу и продолжала:
– «Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А ещё кланяюсь Алёне, Лёхе Крутому и его специалистам. Остаюсь твой внук Иван Жуков».
– Во Ванька поклоны Лёхе передаёт! – хихикнул Женька у окна.
– И всем его специалистам. Уважает! Не зря они его дрессировали! – добавил кто-то ещё.
– Верните мне моё письмо! – закричал Ваня. Дух у него перехватило, и слова застревали в горле. – К-как, как Вы смеете?
– Ах, как я смею? – опять завелась Мария Петровна. – А ты как смеешь на уроке посторонними вещами заниматься? – крикнула она. – Как, я тебя спрашиваю? Отвечай!
Дальше пошла обычная процедура: положи дневник на стол, я хочу поговорить с твоей мамой, сегодня за урок «два», будешь огрызаться, отведу к завучу и так дальше в том же духе.
Раздавленный Ваня, как побитая собака, выбежал из класса. Он тупо смотрел себе под ноги. Мысли в голове мешались, и слёзы обиды подступали к глазам. Но плакать он не мог – окружение было вражеское. Впереди кто-то стоял. Не поднимая головы, Ваня попробовал обогнуть стоящих, но и они тоже передвинулись в ту же сторону. Столкновение было неизбежно.
– А вот и наш внук Ванятка, – услышал он знакомый до тошноты голос. – Ну, что ж, привет мы твой получили, за что премного благодарны.
Ваня поднял голову и увидел, что не ошибся: перед ним стоял Лёха Крутой в окружении парочки специалистов, а рядом с Лёхой стояла... Алёна! и держала его под руку. Она не сводила с Лёхи глаз, полных восхищения.
– Ладно, горемыка, иди на почту, отправляй письмо, – сказал Лёха, изображая притворное сочувствие. – Только смотри, не забудь адрес написать: «На деревню дедушке».
Первой засмеялась Алёна, а за ней и все специалисты.
Ване хотелось броситься на Лёху и кулаком дать ему по зубам, но он сдержал себя – рядом с его врагом стояла Алёна. Оттолкнув хихикавшего перед ним специалиста, он почти бегом выбежал из школы. Ему нужно было бежать всё равно куда, лишь бы не стоять на месте! Если он остановится, гнев, вскипевший в груди, просто разорвёт его на части.
«Подонок! Мразь! Гадина ползучая! – все плохие слова, которые Ваня когда-либо слышал, выплывали из памяти и попадали в обойму ненависти, как пули, которыми он должен был уничтожить Лёху. – А Алёна-то, Алёна! Вот тебе и «свет очей моих». Змея подколодная! И чего я только в ней нашёл? Почему я раньше никогда не видел в ней этого лицемерия? «А, привет! Как поживаешь?» Вот где ехидна замаскированная! Мальвина перекрашенная!»
Ваня сбавил темп, так как распиравший его гнев затруднял дыхание. Немного отдышавшись, он попробовал собраться с мыслями, но они путались в голове. Он побежал быстрее прежнего, а когда остановился снова, понял, что в нём больше не было ни мыслей, ни чувств, осталась только одна злоба.
«Почему? Почему всё это случилось? За что они меня ненавидят? Или они просто так развлекаются? – Ваня посмотрел на небо, и губы его жарко зашептали: «Господи, я знаю, что ты велел нам терпеть все посылаемые Тобой скорби, но это не справедливо! Я не сделал им ничего плохого! Я ничего им не делал! Да, я ненавидел Лёху, но он первый начал унижать меня! Его мать поставила мою маму на счётчик! За что, Господи? Моя мама хорошая. Она в сто раз лучше Лёхиного красноротого «шкафа»! За что Ты попускаешь им унижать меня и мою маму? За что? Скажи мне, за что?»
