Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
Этот союз и переменил всю расстановку сил в королевстве. Бернар Арманьяк взял управление Орлеанским домом в свои руки, и бургундцы почувствовали опасность. Что до Карла Орлеанского, то смерти самых дорогих ему людей, следовавшие одна за другой, надломили волю принца. Он отстранился от политики и неожиданно начал писать стихи. Его так увлекло новое поприще, что он был занят им с утра до вечера. Наконец-то он обрел долгожданный покой!
Но счастливое время продлилось недолго — две силы, уже прозванные в королевстве «арманьяками» и «бургиньонами», двигались друг на друга. И предотвратить это столкновение в государстве, где отсутствовала реальная центральная власть, было невозможно.
Гражданская война стала неизбежной реальностью, и оба лагеря стали искать поддержки у англичан. В 1412 году, надеясь на помощь из-за Ла-Манша, Карл отдал в заложники англичанам младшего брата Жана Ангулемского. Наиболее миролюбивые члены Королевского Совета предлагали двум домам — Орлеанскому и Бургундскому — забыть обиды и породниться, но это было невозможно. Принцы крови ненавидели друг друга. Карл Орлеанский потребовал от Жана Бесстрашного публичных извинений за убийство своего отца, но бургундец во всеуслышание ответил: «В аду ему самое место!»
8
Улицы Парижа бунтовали. Столица давно походила на море, в глубинах которого проснулось чудовище. Два года назад отдельные стычки между арманьяками и бургиньонами, происходившие после убийства герцога Орлеанского, наконец-то переросли в открытую войну. Она была развязана с ожесточением обеими сторонами — дворяне ее ждали давно. Бургиньоны желали войны, потому что чувствовали за собой силу — их вождь был на коне. Арманьяки храбро защищались и мечтали только об одном — отомстить за убитого герцога, поквитаться с ненавистными бургундцами. И те, и другие стремились привлечь на свою сторону английского короля Генриха Четвертого Ланкастера. Он был деятельным государем и наверное сделал бы выбор, но… проказа стала его проклятием, отняла силы, загнала в каменный мешок своего дворца. Мнения сыновей короля Англии разделились: Генрих, принц Уэльский, старший по рождению, а потому наследник престола, и Джон Бедфорд поддерживали бургундцев, герцоги Томас Кларенс и Хемфри Глостер — арманьяков. Но коварный Жан Бесстрашный, герцог Бургундии, в случае его победы, пообещал англичанам за помощь владения герцогов Орлеанских. А это была серьезная наживка для англичан! Но больной Генрих Четвертый, прятавший от подданных обезображенное лицо под капюшоном, занял позицию стороннего наблюдателя. Он и его четыре деятельных сына изо дня в день пристально следили за тем, что происходит в соседней Франции, вконец обезумевшей от гражданской распри, и выжидали. Но это было разумным выжиданием одного зверя, что наблюдает за смертельной схваткой двух других зверей…
Потоки крови, проливаемые французскими дворянами, давно истощили терпение простых людей и они взбунтовались. Это аристократам нужен был меч — без него их жизнь лишалась смысла. Но горожанам была ненавистна война: она отнимала у них хлеб и привычную жизнь — ремесленников и торговцев.
И герцог Бургундский решил воспользоваться этим. В своем авантюризме и беспринципности он пошел значительно дальше, чем от него ожидали самые смелые до предположений противники. В отличие от арманьяков, не желавших связываться с чернью, герцог сделал ставку на простолюдинов, завлекая их лестными обещаниями дать новые свободы и во всем виня своих противников.
Одним из его самых смелых ораторов был лиценциат канонического права, ректор университета Пьер Кошон де Соммьевр. Не то чтобы он рвался на такую работу, но кто платит, тот не спрашивает твоего желания. Окруженный надежной охраной на улицах столицы, Кошон говорил внимающей ему толпе:
— Парижане, скажите мне во имя Бога, сколько же мы будем терпеть насилие арманьяков? Они потеряли стыд и честь! Только власть, что они строят на потоках крови — вашей крови! — интересует их! — Пьер Кошон был искренен в своей ненависти к сторонникам Карла Орлеанского и графа Арманьяка. Его пестовали бургундские герцоги и от них он получал золото. — Идите же и берите Бастилию, где томятся лучшие сыны Франции! Господь взывает к вам! Берите штурмом особняки тех, кто покрывает арманьяков! Это они виноваты в ваших бедах!
Самое главное — вовремя бросить клич. И герцог Бургундский, пользуясь талантами таких, как Пьер Кошон, его бросил.
Первыми взбунтовались мясники — самая сильная и решительная порода горожан. Владельцы скотобоен взяли в руки оружие. Как дворяне — вассалов, они призвали на войну с арманьяками многочисленных подмастерьев-живодеров. За ними последовали дубильщики кож и скорняки.
Все эти люди умели держать в руках ножи и топоры. Их вождем стал неукротимый живодер Симон Лекутелье по прозвищу Кабош. Наиболее богатые горожане были рады вверить такому отчаянному человеку, готовому свергнуть самого короля и его опекунов, всю полноту власти. Вверить, но — временно…
27 апреля 1413 года восставшие ворвались в Парижскую ратушу, перебив охрану, вооружились с ног до головы и осадили дворец короля. Карл Шестой, пребывая в безумии, никого не слышал и ничего не видел.
«Требуем ареста королевских чиновников!» — кричала толпа кабошьенов.
Но король молчал — он представлял себя тонким стеклянным сосудом, одно прикосновение к которому может его погубить.
«Требуем снизить налоги и обуздать аристократов!» — ревели мясники и примкнувшие к ним горожане других профессий.
Но король безмолвствовал. Он был хрупким стеклом, печально звеневшим от гула парижских улиц.
Кабошьены взяли штурмом грозные особняки сторонников арманьяков — герцогов Гиеньских и графов Артуа. Наконец они ворвались в королевский дворец и арестовали охрану дофина. Семнадцатилетний юноша, Луи, которому так и не суждено было стать королем, сидел на постели и раскрытыми от ужаса глазами смотрел на десяток мрачных людей, вооруженных ножами, копьями и топорами, застывших на пороге его спальни. Он решил, что его пришли зарезать — как свинью на бойне. Для повстанцев это было привычным делом. Луи просто не знал, что они здесь, чтобы защищать его, «несчастного дофина», от «арманьякской нечисти». Ведь именно такова была идея похода на дворец, провозглашенная бургиньонами.
Поначалу Жан Бесстрашный уверовал, что победил. Да так оно и было! Герцог Бургундский оказался сильнее, беспощаднее и коварнее своих врагов. Он был настоящей бестией! А время арманьякской неистовости еще не пришло…
Но разбередив толпу и вооружив ее, он не сразу понял, какого зверя разбудил на свою голову. Любовь толпы оказалась еще эфемернее любви самой ветреной женщины…
В том была виновата и кровожадность бургундцев. Забыв, что их лозунгом являлось «восстановление справедливости», они занимались тем, что добивали своих врагов, которые не успели бежать из Парижа. В стремлении изничтожить арманьяков бургундцы работали мечами, копьями и топорами, не гнушались кинжалом, спрятанным под плащом, и виселицей — для публичной показухи…
Это было время расправ и беззаконий. Когда-то существовал кровожадный Рим со списками проскрипций на колоннах города, где каждое утро перечислялись новые имена людей, смерти которых требовали диктаторы.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
