– Но они такие большие, – сказала пораженная ужасом мама, а папа кивнул.
Все же мне удалось убедить их, что в «Уолмарте» самый лучший выбор вешалок и полотенец, и они неохотно согласились пойти со мной. В универмаге я поняла, что вызвало их тревогу: они попали в окружение вещей, о которых не имели ни малейшего понятия.
Ленточно-шлифовальные станки, раскряжевочные пилы, керосиновые плитки – все это не было в ходу у лос-анджелесских арт-дилеров.
Мы приобрели вешалки и полотенца без каких-либо проблем, и мама даже похвалила местный выбор тостеров. Выйдя из универмага, родители сфотографировались у вывески «Уолмарта», улыбаясь при этом так широко, будто только что высадились на Борнео.
Вернувшись домой, мама развесила гостевые полотенца, а папа решил, чего бы это ни стойло, добиться от моего электрического камина, чтобы пламя поднималось перпендикулярно искусственным поленьям. Для этого он повернул до предела ручку термостата, не обращая внимания на то, что у меня и без того жарко.
– Это же так уютно! – сказал он, любуясь пламенем.
Родители были очарованы местными кафе, обедами в складчину, устраиваемыми местной еврейской общиной, магазинами, где продавали пижамы с орнаментом из сосновых веточек. Уезжая из Бенда, они, судя по всему, думали, что я живу в Диснейленде, по соседству с дружелюбными плюшевыми мишками.
Их визит я отнесла на счет своих успехов. Не возникло никаких неприятных разговоров, связанных с Алеком. К моему великому облегчению, родители даже не упоминали о нем. Впрочем, это неудивительно, поскольку они предпочитали говорить о деле, а не о «проблемах». Я была в восторге от того, что они благосклонно отнеслись к моему новому месту жительства, и как никогда уверена, что сделала правильный выбор.
7Секс в маленьком городе
В течение нескольких недель после переезда в Бенд моя жизнь – и в стенах моего нового дома, и вне его – совершенно преобразилась. В Беркли я редко выбиралась из пижамы раньше четырех часов, когда облачалась в тренировочный костюм, и часто вела деловые разговоры по телефону в купальном халате, надетом на мокрое тело, и в наскоро сооруженном тюрбане. (Мои собеседники имели крайне неприятную привычку звонить, когда я только-только выходила из душа.) Теперь я вставала рано, одевалась и шла в «Чудо-чашку», уютный кафетерий, где удобно устраивалась на пуфике, потягивала имбирно-персиковый молочный коктейль и читала «Ю-Эс-Эй тудей». Затем я неторопливо брела домой мимо магазинчиков, где продавалось снаряжение для сноуборда, мимо кафе, торгующих свежевыжатыми соками, и садилась работать. Я по-прежнему писала статьи о целлюлите и шелушении кожи, но старалась разделаться с ними побыстрее, желая остальное время наслаждаться всем, что меня теперь окружало.
К чему-то, конечно, пришлось приспосабливаться. Вскоре после переезда я всерьез забеспокоилась: мне показалось, что у меня садится зрение. Когда убедилась, что по вечерам с трудом разбираю дорожные знаки, я пошла к офтальмологу. Но все тесты показали, что со зрением у меня все в порядке.
– Тогда почему же я плохо вижу? – спросила я врача.
– Потому что здесь темно, – ответил он.
Я смутилась: надо же, а я и не заметила, что в Бенде нигде, кроме центра, нет уличных фонарей. Чтобы с двадцати пяти метров разглядеть поворот на мою улицу, надо было иметь бионический чудо-глаз полковника Стива Остина.
Но я таки приспособилась и уже через несколько недель почувствовала, что почти не уступаю в дееспособности коренным жителям Бенда. Моя стратегия состояла в том, чтобы заглянуть в каждый уголок; я стремилась к максимальной самореализации. Я вступила в организацию «свободных художников», работающих только на себя – дизайнеров, плотников и т. п., – и на общественных началах взялась преподавать журналистику на курсах для взрослых при местном колледже.
В ожидании первого снегопада я записалась на занятия по лыжной ходьбе, надеясь, что встречу там других, таких, как я, новичков. Да и потом, жить в Бенде и не иметь понятия хотя бы об одном зимнем виде спорта было все равно, что не уметь плавать на Гавайях. От горных лыж пришлось отказаться сразу. Ребенком я не продвинулась дальше обычных ледянок, и все эти девушки, которым впору рекламировать гигиеническую помаду и которые, возможно, начали кататься на лыжах раньше, чем ходить, сразу затмят меня. С обычной ходьбой на лыжах, требующей не столько координации, сколько выносливости, я справлюсь куда лучше.
Довершало список мое участие в различных мероприятиях, организуемых местной еврейской общиной; большинство ее членов предпочли Бенд Лос-Анджелесу. Вскоре после моего приезда в Бенд начался Йомкипур, и я очень обрадовалась, обнаружив, что дружелюбие прихожан со времени моего первого визита не уменьшилось. Одна пара даже пригласила меня сразу после службы к себе на ужин. Когда я ушла от них, меня переполняли такие теплые чувства, что на следующей неделе я записалась на проводимые общиной занятия по изучению иврита.
Конечно же, не случайно все, чем я занималась в Бенде, увеличивало мои шансы познакомиться с одинокими мужчинами. Все, кроме иврита. Единственному мужчине на этих Занятиях, нашему преподавателю Стиву, перевалило за пятьдесят, он был женат и телосложением напоминал грушу.
Чувствуя вдохновение, уверенность в собственных силах и гордясь своими присмиревшими волосами, я даже начала посещать два Гимнастических зала. В одном было новейшее оборудование, но окна выходили на автостоянку – вид унылый и не дающий простора воображению. В другом клубе тренажеры уже поскрипывали, зато планировка была не в пример лучше, и я со своего «Стэйрмастера» видела все, что происходит вокруг.
Думаю, найдутся люди, готовые объяснить мой всплеск активности приближением к тому печальному состоянию одинокой тридцатилетней женщины, которое принято называть «отчаянием». Но я решительно не согласна с этим. Отчаяние означает, что вы уже не верите в возможность встретить мужчину своей мечты и надеетесь лишь найти того, кого можно просто терпеть, а я была очень далека от этого. Меня переполняла решимость не упустить ни малейшего шанса, и все, что я делала, было мне интересно. Когда вам тридцать и вы живете в незнакомом городе, знайте: Сказочный Принц не постучится к вам в дверь, тем более что стучится к вам только мальчик, разносящий газеты, и тетка из службы почтовой доставки «Федэкс». (Такая уж у меня судьба. Ведь наверняка у них, в «Федэкс», есть и парни.)
Разумеется, слыша негромкое тиканье часов, я старалась удвоить и утроить усилия и не чуждалась математических подсчетов, известных веем одиноким женщинам за тридцать как «наилучший расклад». Выглядит это примерно так: «Если я встречу Мистера То-Что-Надо прямо сегодня – ну, скажем, после обеда, – то мы с ним не поженимся раньше, чем через полтора года: год на то, чтоб влюбиться, поругаться, почти расстаться, помириться, познакомить наши семьи, отойти от знакомства семьями; еще полгода на помолвку: пусть друзья и родственники увидят, что это действительно брак по любви, а не спонтанный, необдуманный поступок, который через месяц обернется полным фиаско. Теперь нужно прибавить еще год, а лучше два на то, чтобы привыкнуть к замужней жизни и еще хоть разок прокатиться на Таити, а уж потом я попытаюсь забеременеть. Если удастся сделать это за год, то через пять с половиной лет рожу своего первого чудо-младенца – вот так-то – и это в случае благоприятнейшего развития событий – пять с половиной лет, считая с этой самой минуты».
