Он поднял глаза на Энни и сказал:
– Пока я буду зашивать рану, неплохо было бы процедить ивовый отвар.
– Мистера Паркера я привел, сэр, а вот Уолша найти не смог, – доложил Нэш, влетая в комнату.
– Поздравляю, но я уже закончил, – буркнул Спренгер, укрывая Хэпа. – Можете сказать ему, пусть отправляется досыпать.
– Да, но…
– Прижег рану бромом, – сообщил ему Спренгер, поднимаясь со стула, чтобы уложить медицинские принадлежности в свой чемоданчик. – Если гнойные выделения не прекратятся и утром, значит, дело ясное – не сработало.
Склонившись над Уокером, он спросил:
– Ну, как, Хэп, все нормально?
Тот ничего не ответил.
– Без сознания, – заключил доктор. – Это, конечно, неплохо, но теперь заставить его что-нибудь проглотить будет потруднее. Нэш, вы сможете сделать это так, чтобы он не поперхнулся и, не дай бог, не умер?
– Постараюсь, сэр.
– Это все равно, что кормить ребенка – понемногу за раз. Вы ведь знаете, как это делается, не правда ли?
– Но я даже не женат, – напомнил ему Нэш.
– Я могу это сделать, майор, – предложила Энни, которая в этот момент поднесла чашку с отваром.
– Вам самой место в постели, – ворчливо произнес Спренгер. – Так что можете возвращаться вместе со мной. Да и к тому же здесь есть дежурный, мистер Нэш.
– Прошу вас, мне ведь все равно не заснуть.
– Если не хотите пить настойку опия, могу дать отвар из ромашки.
– В этом нет необходимости. Я чувствую себя нормально, поверьте мне.
Переведя взгляд на Нэша, доктор приказал ему:
– Если она передумает, проводите ее домой, ясно? А вам, мистер Паркер, советую хорошенько выспаться на тот случай, если нам завтра придется пилить.
– Никаких изменений в ваших распоряжениях насчет капитана Уокера, сэр? – спросил Нэш.
– Давайте ему отвар из ивовой коры каждые два часа до самого утра. И еще – четверть грана морфия в полночь, затем повторить примерно в пять утра.
– Да, сэр.
Спренгер откатил рукава и протянул руку за шинелью:
– Если ночью не понадоблюсь, приду часам к шести утра.
После того как Спренгер и Паркер ушли, Энни села рядом с кроватью Хэпа Уокера и, время от времени погружая салфетку в отвар, принялась капать жидкость в рот больному – как делала раньше. Подняв глаза, она увидела, что Нэш неотрывно смотрит на нее.
– Собираетесь сидеть здесь всю ночь?
– Не знаю.
Казалось, его что-то беспокоит. Наконец, поборов смущение, он выпалил:
– Понимаете, могут начаться разговоры. То есть я хочу сказать, вы ведь женщина, а я – мужчина, и…
– А сколько вам лет, мистер Нэш?
– Двадцать три, мэм.
– Ну, а мне этим летом исполнилось тридцать.
Сказав это, она возвратилась к своему занятию и в очередной раз погрузила салфетку в чашку.
– Ну, пожалуйста, хоть немножко еще, – уговаривала она Уокера.
– Но вы же не настолько старше меня, чтобы годиться мне в матери, – продолжал Нэш за ее спиной. – И после того, что с вами случилось…
Она вздохнула:
– После того, что со мной случилось, разговоры начнутся в любом случае, и тут ничего не поделаешь: остановить я их не могу. Как я, по-вашему, должна себя вести – прятаться, что ли?
– Что вы, конечно, нет. И все-таки…
Отставив чашку в сторону, она снова повернулась к Уокеру и сухим углом салфетки вытерла ему рот.
– Разве я виновата, сэр, что мне слишком хотелось жить, чтобы умереть? – устало произнесла она. – Но если вас это так беспокоит и вы не хотите сидеть здесь со мной, можете перейти в другую комнату.
– Я имел в виду не себя; дело не в том, что я так думаю, миссис Брайс, – неуклюже оправдывался он. – Я имел в виду вас.
Она почувствовала, как ее охватывает волна гнева:
– Можете не волноваться на мой счет. Я не из тех женщин, кто нуждается в жалости.
– Извините. Вам, должно быть, пришлось нелегко, – пробормотал он.
Услышав это, она вскинула голову и ровным, сдержанным тоном проговорила:
– На эту тему я не собираюсь говорить ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Ни с одним человеком.
– Я и не пытался совать нос в чужие дела, мэм. Я просто хотел сказать… – не зная, как закончить, он вздохнул и неуверенно произнес: – Что ж, раз вы будете с ним сидеть, я, пожалуй, пойду в операционную и наведу там порядок, чтобы к утру все было готово. А если… э-э… – добавил он, замявшись, – если нужна будет помощь, позовите меня.
– Хорошо.
Следующие четверть часа после его ухода Энни была занята тем, что вливала в Хэпа Уокера остальную часть лекарства. Закончив, она медленно встала со стула и подошла к окну. Небо почти очистилось от облаков, и в лунном свете тысячами искорок переливался снег. Обледеневшие ветки небольшого деревца провисли под тяжестью наледи почти до земли. Повсюду царили покой и тишина.
Отвернувшись от окна, она бросила опасливый взгляд в направлении операционной и после некоторых колебаний подошла к ней и закрыла дверь, соединяющую ее с лазаретом. Затем возвратилась к кровати Уокера, немного постояла в раздумье, глядя на него, и с решительным видом взяла в руки таз. Почему бы, в конце концов, ей не обмыть его? И она налила в таз воды, говоря себе, что в физическом облике этого человека нет ничего такого, чего она раньше не видела. Намочив и выкрутив кусок ткани, которым до этого пользовался майор Спренгер, она стала вытирать Уокеру лоб, отводя назад его волнистые каштановые волосы.
Хотя большинство людей и не назвали бы его в полном смысле слова красавцем, у него была привлекательная внешность – прямой нос, хорошо очерченный подбородок, волевое лицо. Несмотря на кое-где проглядывающую седину, его взъерошенные волосы придавали ему почти мальчишеский вид. Впечатление усиливали затаившиеся в уголках глаз и губ морщинки, отчего казалось, что он вот-вот улыбнется. На вид ему было между тридцатью пятью и сорока годами.
Сняв с него одеяло и расстегнув ночную рубашку, она вымыла ему шею и грудь. Затем неуверенными движениями подтянула рубашку вверх и начала очень осторожно мыть ему живот и левую ногу. Правую, больную, ногу она не трогала.
Вытирать его она не стала, дав высохнуть мокрой коже, после чего аккуратно опустила рубашку и уголком простыни принялась обмахивать ему лицо. Затем утомленно откинулась на спинку стула и стала молиться.
«Прошу тебя, господи, – произносила она про себя, – не дай умереть этому достойному человеку».
