— Ты знаешь, тебе пошло бы курить сигары. — Они лежали на большой кровати, то был один из редких теперь уже вечеров в их семейной жизни. Они спали в одной постели нечасто, но такое еще случалось. — У тебя подходящее для этого лицо и форма головы. — Она оценивающе оглядывала Ястребова. Потом потянулась к макушке и повернула его голову в профиль, словно это была голова манекена, которая легко отстегивается от туловища.
— Да что ты говоришь? — Он улыбнулся, в его голосе не заметить и тени насмешки. Сейчас ему так хорошо, как не было давно. Наталья всегда была умелой в постели.
— А ты знаешь, что такое хьюмидор? — спросила она низким сытым голосом. Это слово ей, похоже, нравилось. Но он знал, откуда оно ей известно. Как и сам предмет. Она увидела его у Серафима, почти равнодушно заметил он.
Казалось, она крутила это слово на языке, как будто это прохладительно-возбуждающая пастилка, которая помогала ей ощутить себя не в такой серости, которая называлась Дорадыковский разъезд, а…
— Ты когда-нибудь слышал это слово? — с некоторой досадой из-за полной уверенности, что он не слышал такого слова, спросила она во второй раз.
— Нет, — ответил Саша. — Хьюмидор — помидор. Наверное, какой-то овощ или фрукт.
— Я так и знала. — Она резко отодвинулась от него.
— А это что-то меняет? — Он приподнялся, чтобы посмотреть ей в лицо. На тонкой шее часто вздрагивала синяя жилка. Сердится…
— Хьюмидор — это ящик для хранения сигар. Он стоит столько без сигар, — подчеркнула она, — сколько тебе не заработать за год. — Она усмехнулась.
— Я не курю, ты знаешь, — миролюбиво ответил Саша. Но он уже чувствовал — порыв страсти, соединивший их снова, уже прошел.
Он пошевелился, отодвинулся от нее на край, отбросил одеяло, потом, словно смутившись, накинул. Он потянулся за махровым клетчатым халатом, который черно-белой кучкой лежал на ковре, подцепил его за воротник. Потом сел спиной к жене и набросил себе на плечи.
— Я знаю тех, кто курит… сигары из хьюмидора, — процедила она сквозь зубы и отвернулась…
Саша посмотрел на часы, пора спрятать саблю на место, понял он. Сегодня надо пораньше лечь спать. Завтра голова должна быть ясной.
Он пошел в ванную. Наталья точно не придет. Она позвонит и скажет, что осталась у приятельницы в городе.
Наталье не повезло, думал он, вставая в ванной под душ. Может быть, если бы после института они оказались в большом городе, все сложилось бы иначе.
Вода лилась мощной струей, она была по-настоящему горячая и возбуждала. Что ж, испытание каждодневной жизнью нос к носу и бок о бок дома и на работе, без выхода за пределы крошечного поселка для ученых, как он назывался прежде, выдерживает не каждая пара.
Чтобы совсем не пропасть в своем Дорадыковском он и придумал военно-исторический клуб. Он помогал уйти в другую реальность, найти способ хотя бы на две недели в год перебросить себя в иной мир. Чтобы потом, вернувшись из поездки в ближние или дальние страны на реконструкцию какой-нибудь исторической битвы, полгода приходить в себя, а другие полгода готовиться к следующей поездке.
Клуб «Гусары и гусарочки» Ястребовы придумали в ту пору, когда еще не было между ними отчуждения настолько сильного, как сейчас. Они не могли себе позволить его, потому что у них росла Вика. На мысль о клубе их навели однокурсники, которые жили в похожем, но подмосковном поселке.
— Вы знаете, что такое гусары? — рассказывали они, когда застолье по случаю очередного юбилея выпуска физтехов закончилось. — Это легкая кавалерия в европейских и русской армиях. Мы, гусары, о-очень старые. В пятнадцатом веке мы появились в Венгрии, в Польше — на век позже. Но мы гусары русской армии, мы патриоты.
— Да вам амуниция нравится, — шутили те, кто числил себя уланами. — Сабли, пики, штуцера, мушкетоны, кремневые ружья, пистолеты… А вот вам в вашем Дорады… тьфу, не выговоришь, слабо сделаться французскими гусарами? Тогда мы могли бы встречаться на полях сражений…
То, что было просто послезастольной болтовней, стало жизнью Ястребовых и их коллег. Обитателей маленьких городков, понял Саша, можно разделить на две категории — на тех, которые ждут, когда их чем-то займут, и тех, кто сам себя занимает. Ястребовы относились ко второй категории.
Похоже, внезапно пришло ему в голову, дед Варвары Николаевны тоже из таких. До сих пор он никогда не слышал, чтобы в училище искусств читали лекции о голосах птиц. «Что ж, проверим, насколько музыкальны его слушатели».
Он закрыл глаза. Беломытцева. Какая чистая, до скрипа, фамилия. Саша потер ладонью плечо. Оно тоже скрипело, и он засмеялся, брызги попали в рот. Саша покрутил головой.
Варе он сам даст уроки вальса.
8
Наталья Ястребова сидела в косметическом кабинете и ждала, когда высохнет маска на лице. Она была белая, как посмертная. Ей не нравилось видеть себя такой в большом зеркале, и она закрыла глаза.
Как говорят, осень женщины начинается после тридцати. А ей уже тридцать восемь. Надо следить за собой так, как никогда раньше, тем более что она уже составила уравнение своей будущей жизни. А для того, чтобы не ошибиться в решении, она должна быть в самой лучшей форме.
То, чем Наталья занималась сейчас, не самая трудная часть задачи. Она попробовала усмехнуться, получилось криво, потому что маска уже схватилась.
Как хорошо мужчинам, думала Наталья под журчание голосов косметички и другой клиентки. Если у мужчины поседели волосы, то это придает ему загадочности. Но седина у женщины — катастрофа. Она давно красит волосы в свой прежний цвет — она всегда была блондинкой.
А морщины? Мужскому лицу они придают благородство, а женское превращают в испорченный товар. Она попыталась поморщиться, но маска и этого не позволила.
Наталья начала ухаживать за собой после двадцати восьми, ничто так не выдает возраст, как кожа, поняла она, наблюдая за другими женщинами. Заботилась она и о своем весе, тому же учила дочь Вику. Когда девочка разворачивала шоколадную конфету, она насмешливо спрашивала:
— Ты хочешь стать почетной гражданкой Дорадыковского разъезда?
Наталья не худела и не толстела, чем сильно удивляла коллег. У нее хватало воли не притронуться к кусочку торта даже тогда, когда ели все, отмечая какой-нибудь очередной праздник. Их было полно, настоящих и выдуманных, с их помощью люди хотели испытать радость.
Наталья купила весы и каждый день становилась на них. Она позволяла своему телу отклонение на килограмм, не больше. Если на полтора, то с момента поимки лишнего веса ела только морковку и яблоки — целый день.
Сейчас, конечно, думала она, проще следить за собой, особенно если живешь не на Дорадыковском разъезде. Даже в Суходольске стало по-другому. И потом так просто оказаться в Москве: сел на поезд вечером — утром в столице. А там — все, что хочешь. Только деньги плати.
