Компании над и под ними — «ДигиСист», «ЭкоТек», «Евротел» — были такими же загадочными, как и их названия. Все их служащие делали вид, что, кроме них, никого больше просто не существует. Поездки в лифте проходили в неловком молчании, если не считать момента, когда пассажир входил и сообщал, на какой ему нужно этаж. Система распознавания голоса была настроена на двадцать четыре региональных акцента. Хоффману, помешанному на неприкосновенности личного пространства и ненавидевшему пустые разговоры, это очень нравилось.
Пятый этаж представлял собой королевство внутри королевства. Стена из непрозрачного пупырчатого стекла закрывала выход из лифтов. Чтобы попасть внутрь, как и внизу, требовалось предоставить сканеру свое расслабленное лицо. В случае его распознавания стеклянная панель, слегка вибрируя, скользила в сторону, и глазам представала собственная приемная Хоффмана: низкие кубики, обитые черной и серой тканью, разбросанные, точно детские игрушки, являлись креслами и диванами. Кроме того, здесь имелся кофейный столик из хрома и стекла и подвижные консоли с компьютерами с сенсорными экранами, чтобы посетители могли погулять по Сети, дожидаясь, когда их примут. На каждом был установлен скринсейвер с девизом компании, написанным красными буквами на белом фоне:
В КОМПАНИИ БУДУЩЕГО НЕТ БУМАГИ.
В КОМПАНИИ БУДУЩЕГО НЕТ ИНВЕНТАРИЗАЦИОННЫХ СПИСКОВ.
КОМПАНИЯ БУДУЩЕГО ПОЛНОСТЬЮ ОЦИФРОВАНА.
КОМПАНИЯ БУДУЩЕГО УЖЕ ЗДЕСЬ.
В приемной не было журналов и газет: в этом заключалась политика компании, чье руководство считало, что по возможности никакой печатный материал или писчая бумага не должны пересекать порог офиса. Разумеется, это правило не распространялось на гостей, но служащие, включая старших партнеров, платили штраф в размере десяти швейцарских франков, а их имена вывешивались в Интернете, если они попадались с чернилами и бумагой вместо силикона и пластика. Поражало, как быстро столь простое правило изменило привычки людей, и Квери в том числе. Через десять лет после того, как Билл Гейтс произнес проповедь на тему офиса, где нет бумаги, Хоффман до определенной степени претворил его идеи в жизнь и, как ни странно, гордился своим достижением почти так же, как и всеми остальными.
Поэтому он чувствовал себя не в своей тарелке, когда шел по приемной, держа в руках первое издание «Выражения эмоций у человека и животных». Если бы он поймал кого-нибудь с экземпляром этой книги, то тут же заявил бы, что она есть в Интернете на сайте «Проект Гуттенберга» или «Дарвин.онлайн.орг», а потом с сарказмом спросил бы, считает ли нарушитель, что он в состоянии читать быстрее, чем алгоритм ВИКСАЛ-4, или же он специально тренирует свой мозг для нахождения слов. Хоффман не видел ничего парадоксального в том, что он запрещал книги на работе и собирал первые издания у себя дома. Книги представляли собой антикварную редкость и ничем не отличались от других предметов старины. Можно ли, например, порицать коллекционера венецианских канделябров или комодов периодов Регентства за то, что они пользуются электричеством или туалетами? И тем не менее он засунул книгу под пальто и с виноватым видом взглянул на одну из крошечных камер наблюдения, установленных на этаже.
— Нарушаете собственные правила, профессор? — заметил Квери, развязывая шарф. — Ох, уж эти богатеи.
— Забыл, что прихватил ее с собой.
— Как же, забыл… К тебе или ко мне?
— Не знаю. А это имеет значение? Ладно, к тебе.
Чтобы попасть в офис Квери, требовалось пройти через этаж продаж. Японские биржи закрывались через пятнадцать минут, европейские начнут работать в девять, и уже четыре дюжины квонтов,[18]как их называли на внутреннем жаргоне, трудились в поте лица. Никто не повышал голоса, и если они разговаривали, то только шепотом. Большинство молча смотрели в свои шесть мониторов. Гигантские плазменные телевизоры с выключенным звуком были настроены на каналы «Си-эн-би-си» и «Терминал Блумберга», в то время как под экраном сияющий строй цифровых часов бесшумно сообщал время в Токио, Пекине, Москве, Женеве, Лондоне и Нью-Йорке. Именно такие звуки издавали деньги во второй декаде XXI века, и лишь изредка тишину нарушал стук пальцев по клавишам, указывавший на присутствие в помещении людей.
Хоффман поднял руку, прикоснулся к жесткой улыбке своей раны, и ему вдруг стало интересно, насколько она заметна. «Может, стоит начать носить бейсболку?» — подумал он. Почувствовал, что выглядит невероятно бледным, что к тому же не брился, и потому старался избегать встречаться глазами с подчиненными, что, впрочем, не составляло особого труда, потому что никто не поднимал головы, когда он проходил мимо.
Квонты Хоффмана на девять десятых были мужчинами, хотя он и сам не смог бы объяснить почему. Это не являлось политикой компании; просто складывалось впечатление, что только мужчины приходили устраиваться на работу.
Как правило, они представляли собой беженцев от двух бед образования: низкой зарплаты и высоких цен. Полдюжины пришли из проекта Большого адронного коллайдера. Хоффман даже не рассматривал возможность приема в компанию тех, у кого не имелось степени доктора философии[19]по математике или физике; у пятнадцати верхних процентов все докторские диссертации должны были пройти независимую оценку. Национальность и коммуникабельность не имели ни малейшего значения, и в результате платежная ведомость Хоффмана временами напоминала конференцию ООН, посвященную синдрому Аспергера.[20]Квери называл это «Мир простаков». Прошлогодние бонусы равнялись примерно полумиллионам долларов.
Только пять старших управляющих имели отдельные кабинеты — главы отделов финансов, рисков и операций, сам Хоффман, президент компании, и Квери, генеральный директор. Кабинеты представляли собой стандартные звуконепроницаемые стеклянные кубы с белыми венецианскими шторами, бежевыми коврами и скандинавской мебелью из светлого дерева и хрома. Окна кабинета Квери выходили на улицу и расположенный на противоположной стороне частный немецкий банк, спрятанный от посторонних глаз за толстыми оконными сетками.
Квери находился в процессе строительства шестидесятипятиметровой суперъяхты, которую он заказал у Бенетти из Виареджио. Проекты в рамках и зарисовки художников украшали стены его кабинета, а на столе стоял макет. Корпус по всему периметру, чуть ниже палубы, будет отделан фонариками, включающимися и выключающимися, а также меняющими цвет при помощи специального брелка во время обедов на корме. Квери собирался назвать ее «Трейд Альфа».[21]Хоффман, которого вполне устраивал его «Хоби кэт», сначала забеспокоился, что их клиенты посчитают такую показушность Квери свидетельством того, что они зарабатывают слишком много денег. Но, как и всегда, оказалось, что Квери разбирается в психологии лучше его. «Нет, нет, они будут в восторге и станут всем об этом рассказывать. „Вы представляете, сколько эти парни зарабатывают?“ — будут говорить они. И, поверь мне, еще больше захотят стать частью происходящего. Они мальчики. Стадо».
