Стряпуха разложила по глиняным мискам кашу.
— Ну-тко начнем, — сказал мастер и постучал деревянной ложкой по краю стола.
Черпали споро. Не успели начать, как опорожнили миску.
«Ели — не ели, а в животе пусто», — подумал Сергуня.
Богдан пошутил:
— Вы, робята, брюхо веревкой подтяните, гляди урчать перестанет.
Тут старшой снова голос подал:
— Засиделись, пора на работу.
Мастер Богдан поднялся первым, за ним, подражая отцу, Игнаша. Богдан проговорил:
— Тебе, Сергуня, со Степанкой урок, медь носить от плавильни.
Сергуня промолчал, а Степанка, выходя, буркнул:
— Какой день носим. Когда обучать будешь?
Мастер положил ему на плечо руку, ответил строго:
— Когда тебе любая работа у нас не будет в тягость, тогда на иное переставлю.
* * *
В тот день у плавильной печи случилась беда.
Поначалу все шло как обычно. В кузницах ковали железо. Мастер Антип священнодействовал, варил бронзу. От печи пылало жаром, чухали глухо мехи, посылая в ее огненное чрево воздух и известковую толченку. Иногда Антип настораживался, прислушивался к доносившемуся из печи клекоту. По одному ему понятному признаку проверял, готова ли бронза.
Боярин Твердя, изнывая от безделья, умостился неподалеку от печи на бревне, зевал. Скучно. Размяться бы, да отлучиться нельзя. Встряхнул головой боярин, прогнал сон. Поманил пальцем Степанку.
— Принеси-ка мне воды родниковой, да живо.
Убежал Степанка, а Сергуня присел на край чана передохнуть. Только вытянул сомлевшие ноги, как вдруг с силой вырвало у пета чек, струей ударила расплавленная бронза, потекла по желобу.
Вскочил Сергуня, завопил испуганно. Твердя тоже увидел, орет:
— Варево спасайте, ироды!
Схватил Антип молот, к печи кинулся — дыру закрыть. Из-под молота расплавленная жижа брызжет, на лапти падает, горит. Завоняло паленым мясом. Сцепил зубы Антип, стонет, а молота не выпускает.
Подбежал Богдан, зашумел:
— Чан, чан, робята, подставляйте!
А у Антипа из глотки не голос, хрип:
— Не сварилось еще, нельзя пущать!
— Пропади оно пропадам! — обозлился Богдан.
Игнаша с Сергуней мигом подставили чан, а Богдан ухватил Антипа, силком оторвал от печи, на руках отнес в сторону, положил на траву, принялся торопливо срывать с ног лапти, сыпать на обгоревшее тело холодную землю. Вокруг Антипа мастеровые столпились. Боярин Твердя растолкал их, бранится, на губах слюна от злости.
— Вару-то сколь перевели, басурманы. Засеку виновных!
Богдан поднял голову:
— Эк, боярин Родивон Зиновеич, зачем говоришь такое? По-твоему, лучше б Антипа лишились? Где мастера такого сыщешь?
* * *
— Аграфенушка, почто скучная? — допытывался боярин Версень у дочери.
Аграфена все отмалчивалась, наконец сдалась:
— Степанку жалко.
— Ух ты, — взбеленился боярин. — Что в голове держишь? Я вот запру тебя в светлице, чтоб и ноги своей не казала на улице. Слыханное ль дело, с дворовыми отроками дружбу водить! А я-то, я-то хорош. Словам тиуна Демьяна веры не давал. Ай-ай, — корил он себя…
Каждый раз, заводя о том разговор, Версень от гнева пучил глаза, тряс бородой.
— Степанка в бегах. Изловлю, засеку, — грозил он.
Аграфена ругани отцовой не пугалась, дулась обиженно.
И Версень остывал. Знал, своенравная дочь, добром с ней лучше. Заговаривал помягче, спокойней:
— Ну как, Аграфенушка, бояре о тобе скажут? Тобе чать, замуж скоро, а ты все озоруешь.
— Я, батюшка, — ответила ему Аграфена, — от тебя уходить не думаю и замуж не хочу. Нет у меня охоты в мужнюю рожу глядеть.
— Ах, негодница, — хихикнул Версень, остыв от гнева, — аль не люб тобе никто из боярских сынков? Неволить я тобя не стану, но с дворовыми отроками дружбу не води…
Аграфена те отцовы слова мимо ушей пропускала. От стряпухи знала она, что Степанка где-то в Москве. Каждый раз, выходя в город, надеялась увидеть его. Хотелось Аграфене посмотреть на Степанку да узнать, когда же будет он именитым.
Посмеивалась в душе Аграфена, представив Степанку боярином вроде отца либо Родивона Зиновеича.
Но Степанка исчез, и начала Аграфена думать, что покинул он Москву навсегда.
* * *
Подкралась смерть и к митрополиту Симону. Загодя почуяв ее, позвал он к себе Иосифа Волоцкого, исповедался. Один на один при последнем издыхании говорил Симон настоятелю:
— Хочу сказать те, сыне. Великий грех взяли мы с тобой на душу. И хоть отпустил ты мне вины мои, но казнюсь яз душой. Силен искуситель, коему поддался яз в тот недобрый час.
Иосиф наклонил голову. Бледными тонкими пальцами затеребил тяжелый серебряный крест на груди. Спросил сдавленно, глухо:
— О чем ты, отче?
— Сам, сыне, ведаешь. К чему прикидываешься? Помнишь, как приезжал ко мне и о Вассиане речь вел? Так скит тот, знаю яз, сожгли.
Симон вздохнул. Брови Иосифа взметнулись. Он проговорил сердито:
— Вот ты о чем, отче. Но то дело рук Вассиановых людишек Их злодейство. Подобно гадам ползучим, жалят они нас. Глаголят, мы-де огнем очищаемся.
— Нет, — прервал его печально Симон и поморщился. — Не говори мне ныне того, не успокаивай. Вишь, яз перед Богом встану и ему за вины наши с тобой отвечу. На Вассиане нет греха, коий мы захотели на него взвалить. Смирись, сыне, смирись, и Бог простит тя.
— Прости, отче, — Иосиф склонился к ложу умирающего, — прости.
Слабым, лишенным жизни голосом Симон ответил:
— Кайся, сыне. Яз же беру грех твой на себя. — Перевел дух. Глаза его медленно закрылись. Одними губами, спокойно прошептал: — Прощай, сыне.
* * *
Давно не видывал Вассиан Москвы, давно. В молодые годы попал в Белозерский край. Постригли его в монахи, и с той поры жил он в ските Нила Сорского. От него и учение принял. Люто ненавидел Вассиан Иосифа Волоцкого и его последователей. В проповедях своих верный ученик Нила грозно обрушивался на игумена Иосифа и иосифлян, упрекал их в корысти и алчности. Воинственным нестяжателем, злым Вассианом звали его иосифляне.
В споре, в долгой борьбе раскололась русская церковь. Одни иосифлянами себя считали, другие — нестяжателями.
Бояре нестяжателей руку держали. Ишь какие у монастырей земельные угодья! Так, гляди, церковники и на боярские вотчины замахнутся. У попов глаза алчные, брюхо ненасытное.
Проповеди нестяжателей лишить монастыри земельных наделов были по душе и тем смердам, кто пахал ее и сеял на ней. Но иосифляне сильны, за них стоял и покойный великий князь Иван Васильевич, и митрополит Симон.
