— Я женат, — продолжал он, — но все эти годы наш брак был чистой формальностью.
Просто, как палец. Другого Маша и не ожидала услышать.
— Что же ты не развелся? — поинтересовалась она также исключительно по формальным соображениям.
— Я боялся, что если брошу Оксану, она этого не перенесет. Она такая ранимая…
Значит, Оксана… Какой он все-таки чуткий, этот полковник Волк! Жена у него, видите ли, ранимое создание, а ему захотелось оберегать и защищать Машу! Все такие славные, одна она, Маша, змея и разлучница.
Несмотря на то, что он не стал вдаваться в подробности, Маша мгновенно оценила ситуацию. Чего уж тут не понять! Трогательная история о ранимой украинской девушке Оксане и благородном Волке в погонах. Оксана, конечно, создание ранимое, однако вполне довольна двойной жизнью своего благоверного. Другое дело, если ее супругу самому придется варить для себя борщ или лепить вареники. Вот тогда ранимая Оксана впадет в уныние. Не говоря уж о том, если узнает, что этим занимается другая женщина, которая, вдобавок, святотатственно стирает его носки и вероломно гладит его рубашки… Но нет, благородный Волк никогда не позволит себе подобной жестокости, и не просите!
Маша закрыла глаза, чувствуя, как ее щеки начинают гневно пылать.
И ведь это, пожалуй, еще не все. Есть и другие немаловажные обстоятельства, а именно: упомянутая ранимая Оксана, судя по всему, вынуждает его искать выхода бурному темпераменту в постели другой женщины — по крайней мере, она не возражает против этого — а он, между прочим, только что успешно разрядился. Такая вот незамысловатая психологическая схема.
— Но теперь все стало иначе, — продолжал Волк, словно отвечая на безмолвные упреки в свой адрес. — С твоим появлением я стал другим…
Удивительные вещи происходят на белом свете, полковник Волк. Неужели достаточно было один только раз переспать с Машей Семеновой, чтобы так вот взять и переоценить все ценности?.. Поневоле начнешь собой восхищаться.
* * *
Маша взглянула на часы, лежащие на тумбочке у кровати, и обнаружила, что ночь не только давно миновала, но что уже почти девять часов утра. Волк лежал на боку, положив щеку на согнутую в локте руку, и смотрел на Машу влюбленными глазами. С отрадным чувством она отметила про себя, что он, слава тебе Господи, не обнаруживает суетливой поспешности, не лезет под кровать в поисках мифических сапог и портянок, — разве не таким должен был оказаться грустный и отрезвляющий финал их безумной страсти? Но нет, полковник, похоже, вообще никуда не собирается уходить. Если кто в данной ситуации и засуетился, так это она сама.
— Волк, — сказала Маша, — мне нужно собраться. У меня запись беседы в штабе армии.
— Я в курсе, — кивнул он, по-прежнему не двигаясь с места. — Я подвезу тебя, а вечером заберу. Мы вместе вернемся назад, и я смогу всю ночь провести с тобой.
А как все-таки насчет ранимой Оксаны? Той самой, которая не переживет, если он ее бросит. Где, кстати, она находится, эта трепетная боевая подруга? Где-то поблизости или в более безопасном месте, чем ее наивная и отважная дублерша? До ее местонахождения Маше, конечно, не было никакого дела, поскольку продление счастья хотя бы на несколько часов — вещь слишком ценная, чтобы ею пренебрегать.
Маша в задумчивости стояла под холодным душем — это еще большая удача, что вода вообще была, — когда в двери показался Волк и притулился к косяку.
— Расскажи мне о своем замужестве, — попросил он. — Почему ты развелась?
— Как я за пять минут расскажу о том, что тянулось почти два года.
— Но я никуда не тороплюсь, — кротко заметил он.
— Зато я тороплюсь, — проворчала Маша. Теперь они оказались по разные стороны баррикад.
Всем своим видом Маша решила продемонстрировать, как безоговорочно она осуждает всякого рода промискуитет, полигамию и сексуальный экстремизм, что выглядело довольно непоследовательно с ее стороны, учитывая события минувшей ночи, которые показали, что она отнюдь не отвергает любовных связей с женатым мужчиной и тем более безоговорочно. Как бы там ни было, выдавать противнику информацию о своей личной жизни не входило в ее намерения. Не говоря уж о том, что в момент омовения под душем, словно некоего символического очищения, Маша вдруг ощутила природную солидарность с далекой и близкой незнакомкой Оксаной и даже подобие собственной вины по причине того, что так или иначе продлевает агонию их супружеских отношений. Она решила, что ее, Машу, нельзя считать заурядной любовницей, напротив, своим внебрачным вмешательством ей даже суждено в каком-то смысле укрепить чужое супружество. Благодаря ей полковник Волк получит, так сказать, заряд бодрости, который поможет ему с честью нести и дальше свое семейное бремя…
Так Маша размышляла о роли, которую отвел ей полковник. Она позволила ему проникнуть в заповедные уголки своего тела, а теперь он желает завладеть ее сердцем. Может быть, подарить ему кусочек?
— Ас чего ты взял, что мы с тобой уже так близки, что я захочу тебе рассказать о своем замужестве и, вообще, о прошлом? Думаешь, ты имеешь право задавать мне любые вопросы?
Он даже слегка опешил.
— Что ты такое говоришь? Какое еще право?
Маша почувствовала, что напрасно изощряется в красноречии. Независимо от ее желания Волк уже и так успел завладеть частью ее сердца.
— Пожалуйста, — попросил он, набрасывая ей на плечи вафельное полотенце, и нежно потер ладонью спину, — не отстраняйся от меня! Ты так неожиданно вошла в мою жизнь, что мне нужно какое-то время, чтобы отсечь прошлое.
Маша бросила на него быстрый взгляд. Кажется, он не понимает ее. Неужели он решил, что в ее реакции на его ответ — лишь неудовольствие или сомнение по поводу того, чтобы иметь в любовниках женатого мужчину? Впрочем, возможно, она чего-то недопонимает сама. Ей померещилось, что в его словах прозвучало желание, что именно она, Маша, должна изменить свою жизнь ради него. Но в том-то и дело, что, по ее мнению, ни он, ни она не готовы к тому, чтобы что-то менять в своей жизни ради кого бы то ни было.
Полковник поцеловал Машу, и ее влажная щека прижалась к его щеке.
— Я люблю тебя! — Эту фразу он повторял, словно заклинание. Неужели слова для него что-то значили? — И я не собираюсь с тобой расставаться.
Он надел носки, влез в свои камуфляжные штаны и зашнуровал тяжелые армейские ботинки. Одевшись, уселся в кресло и молча наблюдал, как Маша управляется с косметикой.
После недолгого размышления она наложила на веки зеленые тени — самую малость, чтобы не напугать телезрителей, а затем, наклонив голову, принялась расчесывать волосы. Наконец, резким движение отбросив волосы назад, она взглянула на себя в зеркало и с удовлетворением отметила, что вид у нее что надо — слегка шальной и бравый. Кроме того, ее кожа излучала то особое счастливое сияние, которого она не наблюдала уже Бог знает сколько времени и к которому, кстати сказать, так чувствителен телеобъектив. Последнее, что она сделала, это извлекла из сумочки очки в модной оправе и бережно водрузила их на нос. Теперь она была в полной боевой готовности.
