— Скорее, Раладан, — тихо проговорил он. — Скорее, Раладан. Приди ко мне.
Веки его потяжелели. Он все еще не чувствовал никакой боли.
— Приходи, Раладан. Ско-рее…
7
Светало. Море было спокойным, дул легкий северо-западный ветер. Палуба огромного корабля без флага на мачте была пуста, если не считать спавшего посреди канатов на корме матроса и неподвижно стоявшего у мачты лоцмана. Застывший взгляд полуприкрытых глаз лоцмана был направлен куда-то в сторону горизонта. Могло бы показаться, что это не человек, а каменная статуя.
Кроме легкого поскрипывания такелажа и плеска воды за кормой, на палубе не было слышно никаких других звуков. Но вот где-то в глубине корабля раздался грохот, словно кто-то с размаху захлопнул дверь.
Лоцман даже не дрогнул.
Стук повторился, и из люка на палубе выглянула сначала голова, а затем и вся коренастая фигура старого боцмана. Встав посреди палубы, он огляделся по сторонам.
— Раладан; — хрипло спросил он, — что там?
Вопрос был не вполне ясен, но лоцман, видимо, понял, так как покачал головой и — не отрывая взгляда от горизонта — коротко ответил:
— Без Раписа ничего с этими скотами не сделать.
Боцман еще раз окинул взглядом грязную палубу, на которой валялись какие-то тряпки и кусок ржавого железа, посмотрел на неаккуратно поставленные паруса и сжал кулаки.
— Сучье отродье, — пробормотал он. — Всего одни сутки… Даже вахтенные. Сучье отродье… Я их, сукиных детей, научу.
Словно в ответ на слова боцмана, из-под палубы донесся шум: кто-то кричал, другой пытался его перекричать. На фоне воплей зазвучало пьяное пение.
— Они еще пьяные, Дороль, — сказал лоцман. — Всю ночь пили. И ты вместе с ними. Только ты перестал, а они не перестанут, пока ром не кончится. Тогда они вышвырнут нас за борт.
— Не вышвырнут. Не вышвырнут, Раладан.
Дороль спустился под палубу. Еще мгновение — и пение смолкло. Потом раздался яростный рев нескольких голосов, в нем звучала угроза. Кто-то пронзительно завизжал, что-то грохнуло, потом еще раз; шум стал ближе, наконец на палубу выскочил тощий длинный парень в одних портках. Следом за ним появилась коренастая туша боцмана. Парень с диким воем подскочил к нему и ударил кулаком в широкое брюхо. Боцман лишь засопел и ударил в ответ. Пират рухнул на палубу.
Следом за ними на палубу полезла остальная команда. Некоторые размахивали ножами, а у одного в руке был топор. В адрес боцмана посыпались многоэтажные проклятия.
Тощий матрос поднялся и снова попытался напасть на боцмана. Дороль толкнул его в грудь, снова опрокинув на палубу. Потом повернулся к остальным и бесстрашно пошел им навстречу, один против сорока. Пьяные вопли стали громче, наконец трое бросились на него с ножами. Дороль схватил двоих за шеи и с размаху стукнул лбами, отшвырнув их, словно тряпичные куклы. Вытянув перед собой исполосованный ножом кулак, он ждал третьего.
Тот испугался было, но мгновение спустя вой раздался с новой силой, и все вместе шагнули вперед.
Тут кто-то споткнулся и упал, конвульсивно дергаясь.
Наступила гробовая тишина. Тело на досках замерло. Пьяные расступились, с внезапным ужасом глядя на мертвеца.
Стоявший у мачты Раладан все так же, не отрываясь, смотрел в море, но его правая рука ритмично двигалась. Три ножа мелькали в воздухе, описывая короткую дугу и уверенно возвращаясь в ладонь.
Боцман был не один.
В тишине, лишь изредка ругаясь и поглядывая исподлобья на труп, матросы снова полезли под палубу, толкаясь в тесном отверстии люка. Последними тащились избитые. Дороль поднял труп и вышвырнул его за борт.
— Море забрало, — сказал он и сплюнул.
Раладан слегка кивнул и, продолжая пристально разглядывать горизонт, поймал ножи и сунул их за пояс и голенище. Дороль присел на бухту каната у мачты, сорвал с шеи платок и обмотал им руку.
— Две башки я все-таки разбил, — сказал он. — Где Тарес и остальные?
Лоцман кивнул в сторону кормы:
— Тарес с Одноглазой. А остальные тоже нажрались.
Боцман стукнул кулаком о мачту и снова сплюнул, болезненно поморщившись.
— Эхадена окрутила, теперь его, — со злостью проговорил он и снова суеверно сплюнул. — Гром и молния, хоть бы Эхаден был жив! Его они тоже боялись. Не так, как капитана, но все-таки. А Тарес слишком слаб. Люди его любят, но никто не боится. Хоть бы чуть-чуть боялись, но нет — никто не боится.
— Он разбирается в картах и приборах. И читать умеет.
— Ну и что с того, что он разбирается в картах? Ты тоже в них разбираешься, да и без карт справишься. Я сам видел, как ты вел корабль сквозь шторм, и он шел среди рифов, словно у него были собственные глаза. И будто бы ты букв не знаешь?!
Раладан молчал.
— Из старой команды мало кто остался, — продолжал Дороль, — а все эти новички не моряки, а одно название. Рапис еще мог держать их в узде, поскольку они его боялись и потому слушались. Но Тарес — далеко не Рапис. — Он тяжело поднялся. — Надо его разбудить.
Широкими шагами боцман направился в сторону кормы. В коридоре он наткнулся на девушку. Увидев его, она быстро отступила к каюте, которую прежде занимал Эхаден. Ее испуг странным образом смягчил жесткое сердце моряка. Оказалось, что вместо того, чтобы забавляться с Таресом, она испуганно прячется по углам.
— Не бойся, малышка. — Мягкий тон не подходил к его хриплому басу, и слова, вопреки его намерениям, прозвучали как издевка. — Я не акула…
Однако она уже закрыла за собой дверь. Боцман пошел дальше и постучал в каюту капитана. Ему хотелось верить, что из-за двери послышится могучий голос Демона…
Но нет.
Он вошел внутрь. Тарес полулежал на столе, тихо похрапывая. Дороль потряс его за плечо.
— Уже утро, господин.
Офицер тут же проснулся и посмотрел на него почти осмысленным взором:
— Что?
— Утро, господин, — повторил боцман.
— Утро… — Тарес тряхнул головой и потер лицо. Боцман продолжал стоять.
— Что там, Дороль?
— Плохо, господин. Все пьяны. Никого на вахте, никого на мачте. Сплошной бордель, а не корабль.
Тарес наморщил лоб.
— Хорошо, Дороль, мы за них возьмемся, — сказал он. — Возвращайся на палубу.
— Так точно, господин.
Боцман вышел, горько усмехаясь.
«Мы за них возьмемся…»
Никаких распоряжений не последовало.
Тарес погладил рукоять лежавшего на столе меча. Он прекрасно понимал, в какой ситуации оказался. Понимал лучше, чем мог догадываться Дороль.
