Потом от резких движений его твердого конца, заполнившего меня всю, все мысли вылетели из головы, осталась одна, заволакивающаяся серой пеленой пустота, и через несколько секунд судорога оргазма скрутила матку, весь низ живота и сладкой иглой впилась прямо в мозг… Потом еще раз… И еще…
— Ну, ты и кончаешь, Рыжик, — выдохнул он, выпрямив меня за плечи и разворачивая к себе лицом.
Ноги у меня подгибались, как резиновые, мне хотелось прилечь, но… На это, конечно, не было времени, что засвидетельствовали его равнодушно мазнувшие меня по щеке губы. Я уперлась руками в накаченные мышцы его груди, и, подавив внезапно возникшее желание впиться изо всех сил в грудь ногтями и разодрать до крови, отстранилась от него и сказала:
— Ладно, выметывайся, я буду мыться и краситься…
— И остываешь здорово, — усмехнулся он, проведя пальцами по моему левому соску. — Тренированная сука… Из тебя бы классная путанка вышла.
— Не вышла бы, — я перехватила его руку и отодвинула от своей груди.
— Почему?
— Слишком трахаться люблю. Ладно, иди, а то я не успею, и ты будешь рычать…
— Ушел, — кивнул он. И ушел. А я встала под теплый душ, закрыла глаза и замерла. Лечь бы сейчас на пол часика в ванную… С кем-нибудь. Полежать, поласкаться…
Когда я раскрыла глаза и глянула себе под ноги, мне показалось, что вместе со струйкой воды в сливное отверстие ванной стекают последние капельки кайфа — и алкогольного, и… сексуального. Лихая капсулка…
На самом деле я не так уж быстро остываю, просто ему нравится так считать, нравится так меня видеть. Я — нравлюсь ему такой. Тренированной сукой. И он в своем праве — получать то, что ему нравится. Что заказывал. Верно ведь говорят: кто платит, тот и заказывает… Музыку.
И все остальное.
* * *
Выйдя из подъезда, я двинулась было к нашей бэ-эм-вухе, но он взял меня за локоть, повел в другую сторону и подвел к свежевымытому новенькому Мерседесику-190.
— Это — чья? — удивленно глянула я на него, когда он остановился у Мерседеса и стал рыться в кармане плаще.
— Твоя, — буркнул он, достал ключи с брелком-бипером и протянул их мне. — Ну, бери и поехали.
Когда мы уселись в машину, я положила ладони на руль, откинулась на мягкую спинку сиденья и, прикрыв глаза, замерла.
— Трогай, Рыжик, — неожиданно мягко произнес он, и у меня внутри шевельнулось что-то теплое к нему. Что-то, похожее на благодарность — не за тачку, вернее, не столько за тачку, сколько за… Он в самом деле хотел сделать мне приятное, он вообще — неплохой парень, а эта его холодная манера… Это только манера, годами выработанный стиль поведения, необходимый для его дел, для того, чтобы быть тем, кем он есть, и конечно, этот стиль механически переносится и на меня, но…
— Ты сдвинешься с места? — раздался уже совсем не мягкий голос, и… Моя благодарность исчезла. Растворилась. Растаяла.
Поворачивая ключ в зажигании, я наклонилась к нему, и мазнув губами по щеке, выдохнула:
— Спасибо. Ты умеешь делать сюрпризы.
— На том стоим, — усмехнулся он и чмокнул меня в… Он хотел чмокнуть в щеку, но я уже отклонилась, и его губы равнодушно поцеловали висящую у меня в ухе сережку с крупным бриллиантом. Я скосила глаза на него и увидела, что он даже не заметил этого — поцелуй был настолько механическим, что под его губы можно было подставить что угодно. Манера? Стиль? А где же тогда он сам, шепнул у меня в мозгу насмешливый голосок, и не потому ли ты так хочешь списать все на какие-то манеры и стили, что тебе становится очень неуютно с ним? Не потому ли, что ты просто стала бояться его, а?
Плавно ведя машину,
(какая чудная тачка!.. И автоматическая коробка — кто бы ни хаял, а все равно прелесть…)
я легко заткнула «рот» этому голосочку: уютно, там, или не уютно, но никого я не боялась. Еще не встречала такого мужика, которого могла бы испугаться. Еще не видела такую male chauvinist swine, которую стоило бы бояться. Она еще не родилась на свет, такая сволочь, ее еще не сделали, залихватски обходя черную «Волгу» и плавно тормозя перед светофором, думала я и…
Ошибалась.
До моей встречи с таким мужиком оставалось каких-нибудь пол часа, не больше.
10
Пройдя сквозь плотный частокол охраны, торчащий снаружи двухэтажного особнячка, и еще один — пореже, — внутри просторного вестибюля, мы (я держала его, как полагается, под руку) начали подниматься по полукруглой лестнице. Одолев один пролет, я услыхала, как мой повелитель недовольно процедил сквозь зубы:
— Этот уже здесь. Хорек вонючий…
— Кто-кто? — не поняла я, вскинула на него глаза, машинально проследила за его взглядом вверх по лестнице и увидала торопливо спускающуюся к нам мужскую фигуру, облаченную… Нет, затянутую в смокинг, со смазливой моложавой мордашкой, блондинистым чубчиком и сигареткой, небрежно торчавшей в уголке припухлого рта. В чертах лица у него действительно было что-то хорьковое, что-то хищное, но какое-то мелко-хищное. Встречала я таких — им легко давать, их легко брать, с ними легко и сытно в койке (в тачке, в ванной, в кустах), у них стоит, как на пружине, и никаких проблем после, с ними вообще все более или менее по-честному — что даем, то и берем.
Хорек вежливо поприветствовал моего мужа (тот ответил небрежным кивком), что-то пробормотав (видимо, назвав свое настоящее имя), чмокнул мою машинально протянувшуюся к нему ручку (незаметно пощекотав внутреннюю сторону ладони пальчиком — я этого и ждала) и сопроводил нас в огромную залу на втором этаже, где…
Нас уже ждали. Небольшая толпа (все в строгих вечерних туалетах) расступилась, и мы очутились перед натянутой поперек залы красной лентой, возле которой уже стояла не очень молодая пара — дорого одетая дама с поблекшим, совершенно не запоминающимся лицом и невысокий, плотный мужчина с коротким седым ежиком волос. Мужчина мазнул равнодушным взглядом по Ковбою, еле заметно кивнул ему, глянул на меня, и…
Мне стало как-то не по себе — стало… Боязно. А когда я инстинктивно прижалась потеснее плечом и бедром к мужу, мне стало…
Я ощутила страх.
Я испугалась этого мужика, потому что почувствовала… В нем не было ничего страшного — взгляд холодный, цепкий, жесткий, но ничего такого… Я боялась его, потому что его боялся Ковбой.
Я не могла ошибиться. Когда проживешь с человеком много лет, начинаешь машинально смотреть на всех и вся его глазами, воспринимать окружающую среду его чувствами. Нет, они не становятся твоими, они как бы существуют отдельно, но в тебе, и ты иногда ими пользуешься — порой сознательно, по собственному желанию, а порой они «включаются» сами по себе, как-то инстинктивно, что ли…
