– Да! – покривил душой Переплет.
Впрочем, не привыкать.
– А по-моему, все это довольно надуманно, – сказала она, – не в обиду будет сказано! Сейчас нужен новый подход, а новый подход возможен, только если в театр придут новые люди!
Переплет был в целом с ней согласен. Однако было забавно слушать такие рассуждения из уст манерной цыпочки, раскачивающей ножкой в такт мелодии группы ABBA, звучащей в машине. Пепел ее сигареты готов был просыпаться огненным дождем на модные брюки.
– Там пепельница на дверце! – напомнил шофер, с опаской следивший за своими пассажирами.
– Не переживай, мальчик, я все помню! – отреа-гировала она.
Таксист только головой покачал.
– Старую собаку не выучишь новым фокусам? – спросил Александр в продолжение разговора о театре.
– Если угодно, – сказала она. – Кстати, недавно я была в Комарове…
Она назвала фамилию литератора, у которого имела честь отобедать, отночевать и, вероятно, что-то еще сотворить, но фамилия ни о чем Акентьеву не говорила. Зато имя одного из гостей, которого хозяин представил ей как многообещающего актера, заставила Акентьева вздрогнуть.
– Кирилл Марков?! – переспросил он. – Забавно!
Машина подкатила к «Астории», где временно дислоцировалась столичная гостья. Акентьев вышел первым и, раскрыв дверцу, подал Дине руку.
– Мерси, мон ами! – заговорила она вдруг по-французски.
Переплет сделал знак таксисту, тот криво усмехнулся и дал газу.
– А как же ты? – Дина проводила машину недоуменным взглядом.
– Должен же я тебя довести до номера и проследить, чтобы ничего не случилось по дороге! Петербург – место дикое, сама говорила!
– Ничего такого я не говорила! – запротестовала она. – Я говорила… Я не помню точно, что я говорила…
– Мадам, вы пьяны! – сообщил ей Переплет.
Сама мадам так не считала. Оказавшись в номере, она первым делом полезла в бар. Переплет расположился в кресле и наблюдал за тем, как она звенит стаканами.
– Между прочим, девушкам нужно помогать! – сказала она капризно.
Акентьев, приблизившись, взял у нее бутылку. Опять бурбон. Похоже, все в Союзе сговорились потчевать его этим напитком. Впрочем, Переплет ничего против бурбона не имел. И компания была подходящая! Их тела на мгновение соприкоснулись, девушка улыбнулась, и в этой улыбке явно читалось желание.
Сон был безо всяких чудес и фантомов. Обычный сон, глубокий и долгий, каким ему и полагается быть после вечера с обильными возлияниями и страстным сексом.
Стрелки на часах еще не подползли к восьми, а Дина была уже на ногах. Она ловко собирала предметы своего туалета, накануне прихотливо размещенные Переплетом по всему номеру. На ее лице и следа не осталось от вчерашней гулянки. Костюм сменило яркое, по моде, платье.
– Она не человек, она робот! – пробурчал Акентьев – сам он не находил сил, чтобы оторвать голову от подушек.
– Милый, я уезжаю…
– Как?! – Переплет так удивился, что сон как рукой сняло. – Уже?
– Угу! Пришла пора оставить ваше захолустье и вернуться в цивилизованный мир!
– Я тебя сейчас подушкой придушу! – пообещал он. – И не увидишь ты больше никогда своей цивилизованной деревни!
– А, задела я тебя все-таки, задела… – обрадовалась она по-детски и, стянув с люстры каким-то ветром занесенные туда колготки, сунула их в сумочку. – Давай, собирайся, переплетных дел мастер!
– А как же де Сад? – вспомнил Акентьев.
– В другой раз, в другой раз…
Он вызвался проводить ее в аэропорт или на вокзал – куда ей надо. Но Дина уже полностью собралась и ждать его не собиралась.
– Пока! Еще увидимся! – чмокнула его в лоб, как брата, оставив след от помады.
Акентьев выругался про себя. В его планах было провести выходной с московской штучкой. Впервые ему удалось перехватить у отца законную добычу. Старый лев вынужден рано или поздно уступить дорогу молодому! Но на продолжение банкета рассчитывать не приходилось.
– Сорвалось! – вздохнул он.
Домой ехал на метро – ради экономии. Вход на канале Грибоедова почему-то оказался закрыт. Переплет, не обратил внимания на табличку и несколько раз попытался открыть запертые стеклянные двери, потом выругался и поплелся к Гостиному.
В воскресный день в метро было свободно. Переплет не стал садиться – боялся, что заснет и проедет остановку, встал у дверей и развлекал себя тем, что рассматривал лица попутчиков. Вот старуха в платке жует губами, словно разговаривает сама с собой. Откуда они берутся, эти старушки, словно разводят их в каком-то заповеднике, вдали от цивилизации?! А вот франт с толстым альбомом под мышкой – наверняка какой-нибудь маляр из Академии или «Мухи». «Я тоже мог бы быть таким, – подумал Переплет. – Кем угодно мог бы стать!»
И дело не в том, что страна Советов предоставля-ет всем равные возможности – равные-то они равные, но только до определенного момента. Просто человек волевой при любом режиме своего добьется.
Но почему-то Переплет стал переплетчиком, Кирилл Марков – актером. Было это написано на роду, или все случайность, игра судьбы, так сказать?.. Акентьев задумался над этим, глядя на свое отражение в стекле с надписью: «Не прислоняться». Внезапно что-то отвлекло его от раздумий. Словно кто-то за плечо потряс. Звук! Именно такой звук он и слышал в подземной пещере в свой последний визит к «монаху». Переплет почувствовал, как по коже бегут мурашки. И серые грязные стены, тянущиеся за окном вагона, бесконечные связки труб – все это стало казаться таким ненадежным и непрочным, что пора было впасть в панику.
«Тихо, – сказал себе Переплет. – Это был только сон. Только сон и ничего больше!.. Все, что мнится, снится мне, все есть только сон во сне», – пришли на ум строчки из Эдгара По. Мрачный гений мог бы, наверное, написать на основе «фантазмов» Саши Акентьева захватывающую повесть или даже роман. А Саша Акентьев потом это произведение переплел бы по высшему разряду. Только сейчас речь шла не о литературе!
* * *
Может, и прав был когда-то дворник-интеллигент Стас, в компании которого Маркову пришлось провести какое-то время, когда говорил об испытании, которое нужно пройти человеку, чтобы состояться!.. Что-то вроде первобытного обряда инициации – убил волка, стал членом племени. Грубо, но по-своему справедливо. Испытаний на долю Маркова хватало с лихвой, но он не был уверен, что действительно состоялся. Хотя бы в одном из своих миров.
«Где сейчас Стас, – думал он иногда, – не спился ли, и вместе с ним Брюнхильда или нет? Какие дворы он сейчас подметает?» Многое из того, что довелось Кириллу пережить до заключения в психушку, теперь казалось сном. А тем временем другие сны подменяли явь все чаще и чаще. И он чувствовал, что вечно так продолжаться не может – рано или поздно одна из реальностей возьмет верх. Рано или поздно что-то должно перевесить. И тогда он либо останется с Невским, либо навсегда будет заперт здесь, в конце двадцатого столетия, и никогда больше не ощутит дыхания британских просторов, еще нетронутых цивилизацией, не услышит голоса Жени. И звон мечей будет слышать только на сцене театра.
