Арт, сидевший на галерее, испытывал какое-то особенное удовлетворение, глядя на мучения Хораса. Он запомнил это оскорбление — Шерлок Холмс. Он помнил его, выходя из кабинета Хораса, пока медлил в нерешительности, прежде чем направиться вверх по Мельничному ручью к жене погибшего рыбака.
Арт облокотился о крыло машины Абеля, разглядывая руку, поцарапанную утром о пиллерс на судне Карла Хайнэ. Затем стал искать жвачку — сначала в карманах рубашки, потом, слегка раздосадованный, в брюках. Осталось всего две подушечки; восемь он уже сжевал. Арт бросил одну в рот, оставив последнюю, и сел за руль пикапа. Его собственная машина осталась возле доков; он бросил ее там, когда ходил в порт за катером. За рулем пикапа Абеля он чувствовал себя полным дураком — уж очень парень расстарался над своей машиной. Высокий «додж» был выкрашен в малиновый цвет, на нем были замысловатые полосы, а прямо за блестящим кузовом тянулись декоративные насадки. Словом, это была игрушка старшеклассника. На материке, в городах вроде Эверетта или Беллингема, парни гоняют на таких после футбола или по субботам поздно вечером. Арт подумал, что в старших классах Абель был парнем неугомонным, но потом изменился, и от прежних времен осталась только эта машина, с которой он никак не может расстаться. Расстанется, подумал Арт, и очень скоро. Жизнь заставит.
Ведя машину вверх по улице к дому Сьюзен Мари Хайнэ, Арт мучительно подыскивал слова и все раздумывал, как ему держаться во время разговора с вдовой. Он решил, что должен продемонстрировать военную выправку с намеком на принадлежность морской стихии. В речи должна слышаться скорбь, но в то же время и извечная стойкость к превратностям судьбы. «Прошу простить меня, миссис Хайнэ. Я с прискорбием сообщаю, что вчера ночью ваш муж, Карл Гюнтер Хайнэ, погиб в море при трагических обстоятельствах. Позвольте выразить вам соболезнования от жителей всего города и…»
Нет, не годится. Они ведь не чужие. Он каждое воскресенье видит ее в церкви — после службы она разливает в гостиной кофе и чай. Она всегда выглядит безупречно в роли хозяйки — шляпка-таблетка, костюм из твида и бежевые перчатки; Арту приятно было брать чашку кофе из ее уверенных рук. Светлые волосы она закалывала под шляпку; двойная нитка дешевеньких бус под жемчуг украшала шею, цветом напоминавшую ему алебастр. Словом, эта женщина двадцати восьми лет волновала его. Наливая кофе, она обращалась к нему «шериф Моран», после чего показывала указательным пальцем в перчатке на пирог и мятную карамель, стоявшие дальше на столе, как будто он мог не заметить. Потом она мило улыбалась и ставила кофейный сервиз на поднос, а он тем временем брал сахар.
Необходимость рассказать о смерти Карла очень тревожила Арта; сидя за рулем, он пытался подобрать нужные слова, чтобы не бормотать с жалким видом в присутствии этой женщины. Но так ничего и не придумал.
Прямо перед домом семейства Хайнэ дорога расширялась; в этом месте шериф собирал в августе ежевику. Он вдруг остановился у обочины, не готовый к исполнению своих обязанностей; оставив двигатель работать вхолостую, Арт сунул в рот последнюю подушечку жвачки и посмотрел вперед, туда, где стоял дом.
Арту подумалось, что именно такой дом и должен был построить Карл — со стесанными углами, аккуратный, мрачновато-солидный, не отталкивающий, но и не манящий к себе. Дом стоял в пятидесяти ярдах от дороги, построенный на участке в три акра, окруженный люцерной, клубникой, малиной и ухоженными огородными грядками. Карл сам, со свойственной ему быстротой и тщательностью, расчистил участок — древесину продал братьям Торсен, оставшиеся от вырубки сучья сжег, а за зиму успел целиком залить фундамент. К апрелю высадил ягоды и сколотил добротный сарай с двускатной крышей, а с наступлением лета стал возводить стены и скреплять раствором клинкерный кирпич. Он задумывал — так, по крайней мере, поговаривали на собраниях после церковной службы — обзавестись затейливым домом с верандой, вроде того, который много лет назад построил отец на семейной ферме в центральной части Сан-Пьедро. Поговаривали, что Карл собирается устроить камин с навесом, ниши, сделать встроенные сиденья у окон, обшить стены деревом, а основание крыльца и низкие стены вдоль главной дорожки выложить известняком. Но в процессе работы Карл понял, что такие затеи ему не плечу — он всего лишь старательный рабочий и талантами художника, как выразилась его жена, не обладает. О деревянной обшивке, к примеру, пришлось совсем забыть; дымоход же, который Карл думал выложить речным камнем, по примеру отцовского, пришлось сделать из клинкерного кирпича. Вот и вышел у него добротный, со стесанными углами дом, крытый кедровой щепой, свидетельство его сдержанной натуры.
Держа ногу на педали тормозов, жуя жвачку и мучаясь, Арт сначала оглядел сад, потом парадное крыльцо с клиновидными подпорками и, наконец, нависающие стропила на двускатной крыше. Он увидел два мансардных окна с навесами, которые, несмотря на изначально задуманную асимметричность, были сделаны в формальном стиле и расположены одно за другим. Арт покачал головой, вспоминая, как однажды ему случилось увидеть дом изнутри: крыши еще не было, на верхнем этаже торчали стропила, а нижний был заставлен громоздкой мебелью Сьюзен Мари. Было это в октябре прошлого года, когда приходское собрание проводили у семьи Хайнэ. Теперь же Арт вдруг понял, что ни за что не войдет в дом. Остановится на крыльце, снимет шляпу, сообщит о гибели мужа и уйдет. Арт понимал, что так тоже нехорошо, но что еще ему оставалось? Он попросту не мог, не способен был войти. Потом он позвонит Элинор Доукс, попросит сообщить старшей сестре Сьюзен Мари. А сам что? Об этом Арт и думать не хотел. Ну не способен он на то, чтобы сидеть с ней и вместе переживать. Объяснит вдове, что у него дела… срочные дела по работе… сообщит о муже, выразит соболезнования, а там, как человек, знающий свое место, удалится.
Арт доехал до дома и свернул на подъездную аллею; он все еще держал рычаг на нейтральной передаче. Оттуда, поверх подвязанных кустов малины, за верхушками кедров вдоль холма виднелось море. Стояла замечательная сентябрьская погода, такая нечасто балует здешних жителей — на небе ни облачка, и если не стоять в тени, то тепло, как июне, а вдалеке на солнце поблескивают пенистые гребни волн. Теперь Арт увидел то, чего не замечал раньше: Карл выбрал место для дома не только ради солнца, но и ради вида, открывавшегося с северной и западной сторон. Возясь с малиной и клубникой, Карл краем глаза постоянно видел морскую гладь.
Арт поставил машину позади «шевроле» и заглушил двигатель. В это время из-за угла дома выбежали сыновья Карла: одному мальчику было года три-четыре, а другому, который прихрамывал, лет шесть. Они остановились возле куста рододендрона и уставились на него; мальчишки были в шортах, без рубашек и босые.
Арт вынул из кармана рубашки обертку и плюнул в нее жвачку. Не годится жевать перед вдовой.
— Эй, ребятня, — весело крикнул он через окно. — Мама-то дома?
Мальчишки не ответили, просто стояли и глазели. Из-за угла дома показалась немецкая овчарка; она шла крадучись, и мальчик постарше схватил ее за ошейник.
— Стоять! — скомандовал он собаке.
Арт приоткрыл дверцу, взял с сиденья шляпу и надел.
