Глава 1
Все в комнате было ему знакомо. Каждый шаг, проделанный им из камеры в приемную, отпечатался в его памяти. Он старался этого больше не вспоминать. Он гнал от себя непрошеные мысли. Этого больше не было.
В этой приемной он уже был четырнадцать лет назад. Тогда он запомнил все до мелочей. Теперь он снова очутился здесь, на обратном пути. Они допустили ошибку. Теперь они понимают. Все, через что ему пришлось пройти: суд, тюремные стены, где его держали взаперти, первый день и последний день, скопище мужчин, — все теперь должно исчезнуть.
Шериф протянул ему трубку.
— Алло, — произнес он.
Телефонная трубка оказалась неприятной на ощупь.
— Привет, поппи![1]Тебя все время показывают по телевизору. Ты теперь знаменитость. Ты ведь едешь домой, так? Как я хочу тебя поскорее увидеть!
Ее голосок. Слезы застлали зрение. Пол перед глазами расплылся.
Он сказал всего пару слов, потому что, когда прошло столько лет, говорить тяжело. И повесил трубку.
Шериф, наклонив голову, сказал:
— Сюда.
Он пошел следом за полицейским в комнату, где было больше людей. Там был другой воздух, другая обстановка. Почти нормальная. Легкая. Там была незапертая дверь. За ней ждала толпа народу.
— Это к вам, — улыбнулся шериф.
Он взял свои вещи, и его подвели к двери, которая открывалась наружу. Никаких наручников. Свежий воздух. Суета и шум резанули зрение и слух. Его большие руки болтались по бокам. В толпе пронеслось его имя. Его называли мистер Мерден. Все звали его по имени. Были камеры и микрофоны, как тогда, в прошлый раз. Холодный воздух ожег лицо, через волосы добрался до кожи головы, пронзил до кончиков пальцев, в которых забился пульс. Позади толпы без конца простиралась даль. Все дальше и дальше. От этой дали и выси у него закружилась голова и похолодело в желудке.
«Мистер Мерден». «Мистер Мерден».
Снова и снова раздавалось его имя. Они толпились, преграждая ему путь, так что он с трудом протискивался между ними.
В дом жены его отвез сын Дэнни. Младший из его пятерых. У него четверо сыновей и дочь. Дом был не ее. А чей — он понятия не имел. Он никогда не спрашивал. Он только знал, что его жена сейчас там живет.
Он сел сзади, потому что на переднем сиденье ему было бы не по себе — большое окно, движение. Болели глаза. Он побоялся, что его вырвет. По пути он изумленно таращился в окно. Все такое резкое, и все двигается. Как много на улицах людей. Идут, куда хотят. И его ничто не останавливает. Не держит. Не препятствует.
Машина притормозила у светофора. Худая женщина в длинном пальто, проходившая мимо, взглянула на него. Взглянула и отвернулась. И пошла себе дальше. Не останавливаясь. Ее ноги расплылись пятном. Он закрыл глаза. Он боялся, что все это неправда. Открыв глаза, он обернулся через плечо. Они снова поехали. А за ними вереницей двигались машины и фургоны. Люди, сидевшие там, хотели знать, что он думает. Каково чувствовать себя свободным человеком? Какие у него планы? Кто на самом деле убил Дорин Рич? Мистер Мерден. Свобода. Планы. Он посмотрел на сына, на его руку, державшую руль, и пальцы в татуировках.
— Сукины дети, — сказал Дэнни, глядя в зеркало заднего вида. И добавил: — Ну, ты, наверное, и злишься. Небось, не терпится выбить из Грома все дерьмо? Из этого мерзавца.
Но он вовсе не был зол. Он был тих и спокоен. Он не знал, что ему теперь делать. Кому он должен мстить? В зеркале заднего вида он видел свирепые глаза сына. Он слышал, как сын тяжело пыхтит от ярости. Чего-то ждет. Если кому и мстить, то только себе. Такое у него было желание. Чем хуже, тем лучше. Чтобы со всем разом покончить.
— Сукины дети. Ведь ты невиновен.
Невиновен. Это было слово оттуда. Оно там часто звучало. Невиновен. Он об этом не знал. Какое смешное слово. Жестокое и смешное. Там всегда так было. Стоило произнести его, все начинали смеяться. Невиновен. Смеялись, слыша его и видя выражение в глазах новенького, которое менялось, когда тот все понимал при звуках этого мерзкого смеха. И больше никогда об этом не заикался. Невиновен. Смех, да и только.
Вокруг все изменилось. Вместо бунгало и старых зданий с газонами появились маленькие домики и лужайки, а затем и ряды домов, ступени которых выходили прямо на мостовую. Ни лужаек, ни тротуаров. Дети на дороге. Играют, как у себя дома, не обращая внимания на автомобили. Взрослые, стоящие в дверях, наблюдают за машинами. Кто-то закричал на ребенка, кто-то махнул рукой в знак приветствия. Будто знакомые. Будто ждали, когда он появится. Машина Дэнни. Вот что им, должно быть, знакомо.
Машина остановилась у дома жены. Глянув на ручку дверцы, он взялся за нее согнутыми, больными пальцами — не раз переломанными — и нажал. Щелкнула стальная пружина. Простое устройство. Легко открыть, легко сломать. Он бы вышиб ее с полпинка. Дверца распахнулась. Слишком резко. Он так не хотел. Отлетела настежь. Снаружи никого не было. Никто не хватал его за руки — на всякий случай.
Он вышел. Подошвы туфель плоско легли на асфальт. Воздух повсюду. Повсюду свистящий простор. Повсюду простор, от которого кружится голова.
Он поднял перед собой руки. Мельком взглянул на свои ладони. Что с ними теперь делать?
Сын Дэнни шлепнул его по плечу и прошел вперед.
Он пошел следом, подгоняемый хлопаньем автомобильных дверей позади. Люди спешили. Гнались за ним. Звали его.
Дверь в доме жены была открыта настежь. Внутри его поджидала толпа, крича «Добро пожаловать домой!» и «Сюрприз!». Сзади опять захлопали дверцы. Обернувшись, он увидел запрудившие узкую улицу фургоны и легковые автомобили, так что стало не проехать. Камеры и микрофоны. Газетчики набросились на него и стали засыпать вопросами. Мистер Мерден? Его имя почему-то тоже звучало как вопрос. Что вы думаете о судебно-исправительной системе, которая… Мистер Мерден? Как вы думаете: кто на самом деле убил ее? Мистер Мерден? Если бы вы могли вернуться в прошлое…
Дэнни, взяв за плечо, подтолкнул его вперед. В дом. Большинство из пришедших он когда-то знал. Его хлопали по спине, тискали ему локти и ладони. Желали ему счастья. Жена бросилась ему на шею. Сдавила в объятиях. Для такой хрупкой женщины у нее была поразительно сильная, костистая хватка. Она навещала его там. Примерно раз в месяц. Говорила ему, что он поступил дурно. Объясняла, почему он здесь сидит. Делилась своими трудностями. Он смотрел на нее и не понимал, кто она и что ей от него нужно.
А теперь она обнимает его, сжимает ему руку. Громко смеется, говоря гостям:
— Он невинный, как младенец. Я всегда об этом знала!
