Собрав все силы и всю оставшуюся злость, она произнесла более резко, чем намеревалась:
— Я не та, что раньше.
— Я тоже не тот, — просто заметил Арчи.
Слишком просто, подумала Мэгги, рискнув посмотреть ему в лицо.
— Я уже не женат, — добавил он тихо.
Были ли эти слова объяснением сегодняшнего поцелуя или запоздалым извинением за первый? А может, Арчи, не лукавя, объявил, что при его холостяцком положении теперь все будет хорошо? Мэгги ничего не могла понять. Разведен Браун или вдовец, это только факт его биографии, а не причина, по которой можно позволять или не позволять целовать себя. Она горько улыбнулась.
— А я больше не жертва.
— Я заметил.
Он провел подушечкой большого пальца по ее щеке. Мэгги задрожала, в одно и то же время ей хотелось послать его к черту и умолять остаться с ней.
— Я не шучу, когда говорю, что та Мэгги, которую ты знал, умерла. Я действительно умерла три года назад. И, когда снова родилась, я поняла, что единственная вещь, которая имеет значение, это злость.
— Это не так, Мэг.
— Для меня так. Я изменилась…
Арчи медленно опустил руки, отступил на шаг и прислонился спиной к стене. При этом он так естественно смотрелся в ее кухне, что Мэгги хотела крикнуть: «Это только моя стена, только мой дом, моя жизнь и даже одиночество! Ты не должен входить сюда, смущать меня!» Но если бы она произнесла вслух эти слова, то выдала бы, что придает слишком большое значение их второму поцелую.
— Почему? — спросил Арчи, словно читая ее мысли. — Почему злость — единственная вещь, которая имеет значение?
Для него, еще ощущавшего сладкий вкус губ Мэгги, этот момент был непередаваемо мучительным. Ему так хотелось бы показать, как он восхищен ею и как жаждет снова поцеловать ее. Слова рвались не из его сознания, а из глубин души, которую он редко кому открывал. Причиной этого было не примитивное первобытное вожделение, а что-то гораздо более сложное.
Мне не следовало соглашаться на это назначение, никогда не следовало целовать, даже касаться этой женщины. Что-то есть в ней такое, что проникало в жилы, будоража кровь. Как лихорадка, подумал он, зная, что сам себя обманывает. Если бы любовь была сродни обычной лихорадке, люди не становились бы в очередь, чтобы подхватить ее.
Мэгги долго изучающе смотрела на него. О чем он спросил? Ах да, что-то насчет злости, которую она чувствует.
— Потому что это необходимость, — ответила она наконец.
— Необходимость — это просто жизнь, до тех пор пока сердце не остановится, — поучительно заметил Арчи.
Ее глаза сверкнули.
— А когда это будет, когда оно остановится? Три года назад ты сказал мне, что все скоро закончится. Когда же это произойдет?
Он не ответил, понимая, что это риторический вопрос.
— Я знаю, что я права. Ты слышал слова Джека, когда его забрали: что, пока он жив, я никогда не буду в безопасности. И ты веришь этому. И ФБР тоже. Иначе тебя бы здесь не было. Такие чувства, как страх, уязвимость, доверие, не помогут мне ни капельки. А злость поможет.
— Не злость, Мэг. Может быть…
Она проскользнула мимо Арчи, вырвалась из замкнутого пространства и досадливо воскликнула:
— Может быть, может быть… Ты не знаешь и половины всего!
— Я знаю намного больше, чем ты можешь представить, — возразил Арчи, думая о дневнике в своей сумке. — И считаю, что наш спор не поможет. Нам нужно действовать.
— Я действовала, когда тебя не было здесь, — выпалила Мэгги.
— Не спорю, но кое-что нужно сделать и сейчас, чтобы подготовиться к защите. Ты слышала, я попросил установить наблюдение за домом. Люди, наверное, уже на местах. Теперь мне нужно заняться сигнализацией, подсоединить к телефону определитель номера на тот случай, если Уоттер позвонит, и подумать, что еще можно сделать для твоей безопасности. После этого нам только и останется сидеть и ждать.
Арчи посмотрел на Мэгги и улыбнулся. Она ответила подозрительным взглядом. Арчи кивнул, будто они достигли согласия, потом взял блокнот.
— Но наша задача уличить Уоттера в попытке совершить преступление и схватить его. И все. Поняла?
Мэгги ничего не ответила.
— Согласна? — чуть громче спросил Арчи.
Она все еще молчала. Ее губы были сжаты в тонкую линию, но, что странно, это не умаляло, а, наоборот, подчеркивало ее привлекательность.
— Зная о способе, каким он избавился от «хвоста», мы сможем доказать любому суду, что этот негодяй способен на какое угодно преступление. И его отправят в камеру, а ключ выбросят навсегда… Ну что ты молчишь, скажи же хоть слово…
— Все, что у меня есть, это кукурузные хлопья. Будешь? — резко изменила тему Мэгги.
Арчи ненавидел хлопья, предпочитая бекон или стейк с яйцом, но ему пришлось смириться.
— Хлопья это прекрасно, — заявил он с фальшивым энтузиазмом. Предложенное меню было ему наказанием за попытку настоять на своем и заставить Мэгги осознать угрозу. Или наказанием за поцелуй, которым она явно наслаждалась так же, как и он?
— Сливки или молоко? — спросила Мэгги.
Арчи улыбнулся.
— О, сливки… — вымолвил он, растягивая слова в ожидании ответной улыбки…
5
Мэгги почувствовала, как краска смущения заливает ее щеки и шею. В то же время губы стали растягиваться в непроизвольной улыбке, но она решительно подавила ее. Арчи, казалось, в это утро задался целью раздразнить ее. Ни к чему эти его намеки на близость, которой нет и в помине, подумала Мэгги, нахмурившись, и угрюмо посмотрела на своего защитника.
— Итак, что еще в твоем плане, кроме ожидания? — спросила она, ставя на стол глубокую фарфоровую миску. Наполнив ее кукурузными хлопьями и изюмом, щедро добавила туда оливки и принялась тщательно перемешивать, получая явное удовольствие от отвращения, написанного на лице Арчи.
— Ожидание и есть мой план. — Он героически отправил в рот полную ложку предложенного ему месива и стал неохотно жевать.
— Нельзя ли как-то сообщить Уоттеру, где я, чтобы он оказался здесь побыстрее?
— Или чтобы спугнуть его… Нет, я уже обдумал этот вариант. Если он почует опасность, то станет выжидать месяцев шесть или даже год и появится в тот момент, когда мы будем совершенно не готовы.
При этих словах Мэгги охватила дрожь. Но еще она заметила, как Арчи произнес «мы». Если спугнуть Уоттера сейчас, то она осталась бы здесь одна или ей пришлось бы начинать все сначала где-нибудь еще.
— И что будет, когда он появится?
— Мы схватим его.
— А после того как мы его схватим? Если он не убьет меня или не застрелит кого-либо другого, на него наденут наручники за нарушение границ частного владения и, может быть, посадят на некоторое время в тюрьму. Но потом он снова выйдет. И что тогда?
