чем сама помощь. Бесчисленные брошюры, книги, плакаты и более двухсот короткометражных фильмов рассказывали о благотворном влиянии «Плана Маршалла». Товары, поставленные за счет средств ERP, были соответствующим образом маркированы – вполне успешно. В газете «Вельт» можно было прочитать об американских планах: «На горизонте свободной Европы становится виден проблеск надежды на экономическое восстановление с принятием Конгрессом США „Плана Маршалла“ 2 апреля 1948 года. Мы приветствуем дальновидное решение великого народа по ту сторону океана». Газета «Франкфуртер Рундшау» писала: «Никакая политическая пропаганда не может заставить нас видеть в американской помощи что-то иное, кроме единственного пути к нормализации жизни в Германии». В ходе опросов, проведенных в 1948 году, осведомленность о программе возросла до 76 процентов (в Берлине – 91 процент). 85 процентов опрошенных были убеждены, что этот план улучшит их жизнь[53].
Таким образом, менее чем через три года после окончания войны Германия превратилась из поверженного врага, которого следовало наказать, в потенциального партнера. Всего двумя годами ранее западные державы хотели сократить экономическую составляющую страны до такой степени, чтобы она перестала представлять угрозу для своих соседей на десятилетия вперед; теперь же, с помощью американских денег, ее экономическое возрождение должно было произойти как можно быстрее, чтобы спасти Европу от коммунизма. Редко когда в новейшей истории Европы происходила более резкая смена политического курса.
Четвертый этап, от «Плана Маршалла» в июне 1947 года до денежной реформы в июне 1948 года, начался, когда советские представители на конференции по «Плану Маршалла» в Париже в конце июня 1947 года отвергли американскую помощь для себя и стран, находящихся в сфере их влияния. Это завершило раздел Европы, а значит, и Германии. В последующие месяцы единственное, что имело значение, – быстрая консолидация и стабилизация обоих лагерей, которые теперь сформировались в «блоки».
На конференции шести держав в Лондоне, которая началась в феврале 1948 года и на которой были представлены не только три западные оккупационные державы, но и страны Бенилюкса, были согласованы отдельные шаги по созданию западногерманского государства, Франция, сначала выступавшая против, в конце концов согласилась с решениями конференции в связи с эскалацией конфликта между Востоком и Западом. В итоге 7 июня 1948 года военным губернаторам было предложено созвать учредительное собрание западногерманского государства.
Тот факт, что все это происходило в дни резкого обострения денежной реформы и блокады Берлина, придал событию привкус мирового кризиса и чрезвычайного положения. Таким образом, фактический акт основания западногерманского государства воспринимался как немцами, так и союзниками в контексте нового международного противостояния, а не в национальных категориях государственного устройства и конституционного права.
ЛЕТО 1948 ГОДА
Если до этого момента все решения принимались союзниками и в основном правительством США, а немецких политиков лишь информировали об этих решениях и при необходимости консультировали, то теперь немцы все больше участвовали в принятии решений. Уже после образования Бизонии были созданы центральные администрации с германскими директорами, которые действовали как министры, но руководствовались в своей деятельности инструкциями военных губернаторов. Так называемый Экономический совет выполнял функции парламента Бизонии, в котором пропорционально были представлены все ландтаги. Это создало базовую парламентскую структуру и, вместе с директорами, теневое правительство – без прямого мандата от избирателей, но достаточно сильное, чтобы подготовить административную структуру и кадры для нового правительства.
Решающая цезура, однако, произошла в начале лета 1948 года, когда денежная реформа, блокада Берлина и начало консультаций по западногерманской конституции создали предпосылки для развития событий в последующие десятилетия: экономической конституции, западной интеграции и политического устройства.
Несомненно, денежная реформа июня 1948 года означала глубокий перелом. Огромный государственный долг Германского рейха – на конец войны 452 миллиарда, что в пять раз превышало национальный продукт – затруднял начало любой новой экономической политики. Для того чтобы привести в соответствие денежную массу и производство товаров, необходимо было радикальное сокращение денежной массы – непременное условие экономического прогресса на основе свободных рынков. С другой стороны, для СВАГ денежная реформа в советской зоне не была приоритетной, поскольку здесь не ставилась цель создания рыночной экономики. Вместо этого они неплохо справлялись с системой управления и продовольственными карточками. Так что американцы даже уже не стали спрашивать Советский Союз, согласен ли он с проведением денежной реформы[54].
Как мы уже видели, экономические условия для быстрого восстановления экономики в западных зонах были не так плохи, как считалось долгое время: разрушение промышленного потенциала в результате бомбардировок и демонтажа было меньше, чем опасались, колоссальное увеличение производства вооружений в годы войны еще больше усилило индустриализацию, а необходимая квалифицированная рабочая сила была доступна, даже в изобилии, благодаря большому количеству беженцев. Кроме того, перспективы восстановления внутриевропейских экономических отношений и ликвидности компаний значительно улучшились после создания ОЕЭС и «Плана Маршалла». Но без стабильной валюты и финансово-политической ликвидации последствий войны подъем был невозможен.
Поэтому американцы рассчитывали на жесткий новый старт в финансовой политике, и подготовленная с осени 1947 года денежная реформа оказалась крайне жесткой: все излишки денег нацистской эпохи были в кратчайшие сроки уничтожены. Финансовые активы немцев потеряли 90 процентов своей стоимости – исторически почти уникальная акция экспроприации, в ходе которой немцам, наконец, пришлось оплатить издержки Второй мировой войны. Материальные активы, с другой стороны, не обесценились; собственность на товары, средства производства, недвижимость, а также земельная собственность остались практически нетронутыми. Те, кто не имел такого имущества и зависел от зарплаты и сбережений, сильно пострадали: от одной тысячи рейхсмарок осталось только 65 немецких марок. Одностороннее обесценивание финансовых активов и стабильность материальных ценностей чрезвычайно благоприятствовали владельцам домов и земли, коммерческим предприятиям и коммерсантам. Это должно было стимулировать экономическую и инвестиционную активность и возродить экономику к жизни.
Социальные аспекты, с другой стороны, имели второстепенное значение. Американцы отвергли предложения Германии о комплексном социальном выравнивании бремени в связи с денежной реформой, которое учитывало бы интересы не только тех, у кого были деньги и материальные ценности, но и тех, кто подвергся бомбардировкам, или беженцев. С властью оккупационной державы это было возможно – демократически избранное правительство, вероятно, было бы свергнуто за такие действия. По этой причине немецкие участники денежной реформы сразу же поспешили заявить, что «все существенные встречные предложения немецких экспертов» были отвергнуты оккупационными властями и что они несут «единоличную ответственность за принципы и методы денежной реформы в своих зонах»[55].
Еще один важный шаг был сделан, когда на следующий день после смены валюты было объявлено об отмене государственного планирования и централизованного ценообразования на большую часть товаров. По своему эффекту эта
