этого сделать, потому что принимаю таблетки по часам.
— Поспи, — предлагает папа, — а мы тебя разбудим.
Я соглашаюсь сразу и устраиваюсь на диванчике в гостиной, поджав под себя ноги. Самую капельку знобит, и я прошу укутать меня пледом.
Смеживаю веки и выключаюсь, зажав в кулаке подаренный Женей кулон. Не смогла оставить его в палате, а теперь и вовсе мечтаю, когда проснусь, написать ему сообщение и извиниться за своё поведение. Зная имя и фамилию можно найти человека с соцсетях, если, конечно, он зарегистрирован под настоящим именем. Я вот выбрала ник «Еня Светлая». Сначала ради прикола сократила, а потом так и прижилось. Но Женя же серьезный молодой человек и не занимается такими глупостями?
Сон выходит беспокойным. Мне снятся громкие голоса, которые не просто ведут диалог, а ругаются. Один голос точно принадлежит папе, а второй я не знаю. Потом кажется, что щеке становится мокро, я даже тянусь стереть приснившиеся слезы. Не мои, а чужие. Или дождик покапал, который поливает распустившиеся листочки в саду. Дождь сменяет яркий свет, который раздражает сетчатку. Зажмуриваюсь и думаю, что наверняка скоро надо будет просыпаться. Ещё пять минуточек поваляюсь и выпью таблетку. Брат может мной гордиться: даже в параллельной реальности я не нарушаю слова, особенно когда на фоне звучит голос Ильи.
— Встаю, встаю, — бормочу и просыпаюсь.
Стало ещё холоднее, чем было. Надо в спальню взять плед и укрыться им поверх одеяла.
18
POV Евгений
Нервничать и психовать не лучший вариант для рассвета, но именно это я делаю. Остаток ночи я потратил на то, чтобы попытаться найти Женю в сетях и написать ей сообщение. Но либо девушка нигде не регистрировалась, либо зависает там под другим именем.
Бессмысленно бороться с гаджетами, которые не виноваты в том, что я не успел спросить самое главное. Казалось, что пока мы относительно рядом, ничто не должно помешать нам общаться.
Короче, наступления рабочего утра я жду, наверное, больше всех. Стоит холлу наполниться шумами, спешу в кабинет Светлова. Да, забываю про экипировку и получаю замечание от одного из доков, но мне сейчас по барабану. Планирую просто спросить номер и позвонить или написать, чтобы объясниться. Уверен, моё Облачко расстроилась, что я не признался сразу, чей сын. Тут еще этот скандал, блин!
У кабинета торможу и аж рот приоткрываю от неожиданности.
— Отец?
— Сын!? Ты—то мне и нужен. Погоди, переговорим, и подойду к тебе. Или не пустят?
— Не пустят, — подтверждаю. — Внизу зона для посетителей.
— Тогда звякну, как закончим. Иди пока вещи собирай.
Я и так уходить не собирался, а после этих слов торможу уже головой. Куда и зачем собирать вещи?
— Давай, сын, времени мало. — Отец поглядывает на часы и раздражается: — Да где его носит?!
Ответа не требуется, но я всё равно пожимаю плечами. Никакие вещи собирать не буду, у меня есть личное дело здесь. Соответственно, и уезжать из клиники не буду. По крайней мере, пока мы не достигнем нужного результата. Под «мы» я имею в виду, конечно, Женю и себя. Не сомневаюсь, что с недопониманием мы справимся.
Погрузившись каждый в свои мысли, ждем Илью Викторовича час и больше, пока меня настойчиво не вызывают на капельницу, где я получаю нагоняй за пропущенный завтрак. Клятвенно обещаю съесть всё, что было приготовлено в обмен на важную инфу. Медсестры переглядываются, но ни одна не может ответить, где он.
По итогу, впихнув в себя содержимое тарелки и влив холодный чай, сбегаю вниз, чтобы перехватить батю. В окно вижу его тачку и делаю вывод, что он еще не уехал.
Мы пересекаемся в дверях: я с нахмуренными бровями, отец — с поджатыми губами. Недоволен.
— Поговорил?
— Со Светловым? Не удалось, знаешь ли. Неуловимый твой врач.
— Так он здесь?
— Говорят, в реанимации. Вроде как с сестрой у не…
Я не дослушиваю и несусь обратно, перелетая ступени. О наличии лифта вспоминаю, когда пытаюсь отдышаться, прислонившись лбом к прохладному стеклу, разделяющему длинный коридор на две части. Там — за ним — палаты интенсивной терапии.
Там — за ним — моё Облачко.
Нет ни капли сомнений, что там может быть кто-то другой или что отец неправильно понял. В груди жжёт от нехорошего предчувствия.
Странно, что никто не подходит и не прогоняет. За дверью бесшумно скользят белые халаты, а я стою и смотрю на них, беззвучно шевеля губами. Надо собраться и прорваться туда, даже если это запрещено правилами и законом. Мне. Надо. Её. Увидеть.
Счёт времени давно потерян: возможно, прошло десять минут, показавшиеся вечностью. А возможно, вечность, пролетевшая, как минута. Я и сам не знаю.
В кармане вибрирует смартфон, но я не спешу отвечать. Отец или Игнат, или кто-то другой… не важно. Важнее всего та, от которой меня отделяют жалкие метры.
Вот именно здесь, в давящей на уши тишине, я легко и просто расставляю приоритеты. Свою семью обожаю, но они меня поймут. Мама всегда на моей стороне, а батя… Ему ничего не останется, придется смириться: маму грозный Вячеслав Каминский украл из семьи, потому что её родители были против обычного солдата.
Нам… нельзя было встретиться, но мы встретились. Нам нельзя было влюбляться, но я влюбился… Нам…
— Евгений?
Сбоку возникает Светлов, уставшим жестом потирающий переносицу. На всегда гладковыбритом лице пробивается щетина, а под глазами залегли тени.
— Илья Викторович, я…
— Зайдём ко мне. — Подталкивает меня в спину, но я не хочу уходить! Мне туда надо! А не отсюда! — Сначала поговорим.
Я не решаюсь спорить. Хочет разговаривать, значит, будем разговаривать. Без него меня всё равно не пропустят дальше.
В молчании добираемся до рабочего кабинета Светлова. Он пропускает меня вперед и выходит, неплотно прикрыв дверь. Устраиваюсь в кресле, сцепив руки на затылке. Он отдает тупой болью, но я стараюсь игнорировать.
— Извини, — передо мной вырастает кружка с фруктовым чаем. — Женька любит, — кивает на чашку.
— Знаю.
— Давай так, Жень, начистоту? Я тебе прямо скажу своё мнение, а ты его примешь. Или обдумаешь, но все равно примешь.
Нас прерывают, и
